Парижское приключение

— В любви все застенчивы, — мрачно заметил он. — И потом, я ведь получил образование в Англии. Я знаю, что английские девушки обожают мальчиков спортивного типа — крутых парней, по-моему, их так называют, да? Я так боялся, что ты примешь меня за изнеженного слащавого полумужчину, кутюрье.

— О, Леон! — Рене приложила пальцы к его губам. — Вот уж ерунда! Значит, ты переплыл залив в то утро, только чтобы показать мне, какой ты крутой?

Он пристыженно засмеялся:

— Ну, это вполне простительная бравада! Но почему, дорогая, ты играла в такую недотрогу? Неужели не догадывалась, что я надеюсь и жду от тебя только знака?

Она отодвинулась от него. Ей не хотелось портить этот волшебный момент упоминанием Антуанетт, но так как эта француженка была центральным моментом во всей истории, ее нельзя было обойти молчанием.

— Понимаешь, Леон, — неохотно начала она, — с самого начала я была уверена, что ты любишь Антуанетт Морель.

Как она и боялась, при упоминании этого имени его лицо помрачнело, рука, обнимавшая ее, обмякла. Рене выскользнула из его объятий и даже немного отошла, при этом чувствуя, как сжалось ее сердце.

— По-моему, ты и до сих пор сохранил это чувство, — грустно сказала она. — А Туанетт возвращается. Я… я видела ее, она хочет снова поступить к тебе в манекенщицы и выглядит просто потрясающе. Между прочим, сказала, что мне и мечтать нечего соперничать с ней…

Леон вскочил на ноги:

— Она дитя дьявола! — Он странно посмотрел на Рене. — А когда и как тебе удалось встретиться с ней, дорогая? Мне казалось, что она скрывается от всего мира.

Запинаясь и останавливаясь, Рене рассказала о том, что узнала от мадам Арно, и про визит на улицу Жарден. Она не смотрела на Леона, пока говорила, и он выслушал ее в полном молчании. А когда Рене закончила и украдкой взглянула на него, то увидела, что он сидит бледный, нахмурившись.

— Значит, вот что происходило все это время, а я ничего не знал! — воскликнул Леон. — Бедная моя малышка, как же эти две… — он употребил английское слово, каким Жанин охарактеризовала Антуанетт, — заставили тебя страдать! — Он подошел к Рене, положил обе руки ей на плечи и, страстно глядя в ее глаза, сказал: — Рене, моя малышка, ангел мой, прошу тебя, верь мне. Я никогда не любил эту женщину. Ее невозможно любить — она тщеславна, эгоистична, мелка и мстительна.

— Но очень красива, — возразила Рене.

— О да! Внешне привлекательна, с этим нельзя не согласиться. Я восхищался ею, как восхищаются прекрасной картиной. В каком-то смысле я создал ее; она была как дитя улицы, когда мы впервые встретились. Мне нравилось учить ее позировать, ходить по подиуму, потому что у нее были врожденная грация и вкус. Это я готов признать, но никогда, никогда она не привлекала меня как женщина. Но все равно я чувствовал ответственность за ее судьбу. А после того случая из-за моего безбожного легкомыслия сделал все, что было в моих силах, чтобы исправить положение. — Он криво усмехнулся. — Она мне немало стоила, сама видела, хотя врач сказал мне с самого начала, что ожоги у нее поверхностные. Она не желала меня видеть и через свою мать передавала мне самые неприятные послания. Наконец я устал делать бесконечные попытки к примирению и, когда мне сообщили, что она не желает меня больше видеть, сказал мадам Морель, что испытываю те же чувства. Но теперь, мадемуазель, похоже, передумала? — Рене все еще не могла избавиться от своего убеждения, что Леон неравнодушен к Антуанетт. А он между тем продолжал: — Поздно. Я больше не желаю мириться с ее оскорблениями и шантажом. И никогда не возьму ее к себе в салон. — Затем, заметив сочувствие на лице Рене, добавил: — Не стоит жалеть ее. Многие другие дома моделей с радостью ее примут к себе.

Все еще не в силах до конца поверить Леону, Рене отвела взгляд от его лица и посмотрела на фотографию над камином:

— Но у тебя все еще висит ее фотография.

Он тоже посмотрел на Антуанетт в свадебном наряде.

— Господи, я и внимание перестал обращать, что это она. Эту фотографию я повесил только из-за платья. Это произведение искусства было одним из моих лучших достижений. За него я получил первый приз на Венецианском конкурсе высокой моды. Но сейчас мы это исправим.

Он снял фотографию Антуанетт и поставил ее на пол лицом к стене. Потом исчез в комнате, которая, как полагала Рене, была его спальней, и вернулся с какой-то другой картиной в руках.

— А вот эта мне дорога не из-за платья, а за то, кто в нем, — сказал он и повесил ее на то же место.

Рене вскрикнула от неожиданности — это была она сама в янтарном вечернем платье, которое показывала в «Эрмитаже».

— Наш милый Билл Симмонс прислал мне несколько твоих снимков, — пояснил Леон. — Этот я попросил увеличить. Знаешь, сколько бессонных ночей я разговаривал с твоим портретом и поверял ему мои чувства — все, что не смел сказать тебе лично.

— Ах, жалко, что я всего этого не слышала! — лукаво поддразнила его Рене.

— Это очень прискорбно, — согласился он, — но больше мне не нужны слова, чтобы выразить мои чувства.

Однако, когда он подошел к ней, она слегка отодвинулась.