Парижское приключение

— Ах, всегда можно быстро получить услугу, если только хорошо за это заплатишь, — сухо заметил Леон, когда старуха вышла из комнаты. Он стоял, облокотившись на раму окна, глядя вниз, на черную глянцевую поверхность реки.

Рене украдкой наблюдала за ним, пытаясь запечатлеть в памяти каждую черточку его ненаглядного лица на всю оставшуюся жизнь. В старой, обшитой деревом комнате было тихо, и, когда раздался внезапный гудок парохода, оба вздрогнули. Леон повернулся к ней с тем вопросительным взглядом, который она часто подмечала у него.

— У вас очень красивые глаза, — сказал он ей. — Такие выразительные, однако они скрывают ваши искренние чувства, так что могут легко обмануть.

— Может быть, это и к лучшему, — отозвалась она с облегчением. Обычно Рене боялась, что они выдают ее истинные чувства.

Леон вздохнул и снова повернулся к окну, и так они молчали, пока не вошла старуха с подносом, на котором стояли два высоких тонких бокала с янтарной жидкостью.

Все еще стоя, он поднял свой бокал в ее честь:

— В добрый путь, Рене, и удачи.

— Спасибо, месье.

Снова наступило молчание. Чтобы нарушить его, Рене сказала как только могла оживленно и легко:

— А вы собираетесь куда-нибудь в отпуск, месье?

Он пожал плечами:

— Поеду на несколько дней в Шатовье, потом опять буду работать. Работа — это все, что у меня теперь осталось.

Он еще не знает, что Антуанетт скоро вернется к нему! Однако тут ей пришло в голову: как-то странно, что все это время он не очень-то настойчиво наводил о ней справки. Вроде должен был понимать, что она уже могла выздороветь, как-то это совершенно не в его характере — вот так легко опускать руки. Правда, Антуанетт заявила, что не желает его больше видеть, но он ведь должен был понять, что она сказала это тогда в состоянии аффекта. Просто не мог не понять.

Остановив поток своих размышлений, потому что это была уже не ее забота, Рене осушила бокал и встала:

— Мне на самом деле уже пора возвращаться в пансион.

— Да, хорошо, я вас отвезу, — отозвался он, но не двинулся с места. — Рене, мне так тяжело отпускать вас.

— Месье, мне тоже нелегко уезжать, — сказала она почти шепотом, и ее глаза наполнились слезами. Сквозь слезы она увидела, как он сжал кулаки.

— Господи, детка! — сказал он хриплым голосом. — Ну не гляди на меня так! Я ведь сделан не изо льда!

Рене подняла голову, посмотрела прямо ему в глаза и увидела в их темной глубине такую муку, что искра истины вдруг мелькнула для нее сквозь всю путаницу взаимонепонимания и ошибочных выводов. Она невольно сделала к нему шаг, протянула руку и прошептала:

— Леон… — Голос у нее сорвался.

Он тоже бросился к ней, и на этот раз она не отпрянула от него. Леон заключил ее в объятия, а она прильнула к нему, и их губы слились в долгом страстном поцелуе.

— Наверное, никогда я не пойму этих англичан, — заявил Леон некоторое время спустя.

Они сидели в одном кресле, он держал ее так крепко, словно не собирался отпускать всю жизнь.

— Ты же сам наполовину англичанин, — напомнила ему Рене, все еще не веря тому, что с ней происходит. Может, она скоро проснется на своей узкой кровати в пансионе и поймет, что это был только эротический сон?

— Нет, я не англичанин. Я же говорил тебе, что моя мать стала француженкой, когда вышла замуж за отца, так же как и ты станешь француженкой, моя Рене, и я верю, что ты больше никогда не будешь скрывать от меня своих сердечных чувств. Все эти недели, что мы были вместе, ты казалась мне такой холодной и недоступной, что даже в Фонтенбло я не посмел тебя поцеловать. Я боялся, что ты дашь мне пощечину или спрыгнешь вниз со скалы.

— А ты тогда заявил, что никогда не побеспокоишь меня в этом смысле. Но ты не сдержал своего слова, месье Себастьен!

— Провокация была слишком сильной. Ах, Рене, я тогда сказал это с огромной горечью. Я так долго, так терпеливо ждал, но тогда показалось, что мне никогда не растопить твое маленькое ледяное сердце.

— Оно уже давно принадлежало тебе, — прошептала она, — и ты ведь уже предложил мне стать твоей женой.

— Я должен был как-то удержать тебя во Франции. Все еще надеялся. Видишь, у меня был как раз случай традиционного coup de foudre[7]. Он настиг меня в том зале в отеле «Эрмитаж». Помнишь?

— Еще бы, разве такое можно забыть!

— Правда? Ты меня удивляешь, дорогая. Ты даже представить себе не можешь, как мне было неприятно разыгрывать из себя жестокое чудовище с маленьким Пьером, но я очень хотел как-то заманить тебя в Париж. Не знал, как жить дальше, не видя тебя.

— Но все равно я сюда не приехала бы, если бы Барри не поступил со мной так дурно.

— Ах, какой чудесный этот месье Барри! Он, верно, большой дурак и, по-моему, никогда тебя не любил.

— Он не может любить так, как ты.

Леон понял это за предложение продемонстрировать, как он ее любит, что и сделал. Их воспоминания на некоторое время прервались. Зардевшись и хохоча, Рене отпихнула его от себя.

— Если бы ты был посмелее, — сказала она, — я бы обо всем догадалась гораздо раньше. Я так удивлена, что ты, именно ты, оказался таким застенчивым в любви, Леон.