Парижское приключение

Пришел доктор и нашел, что не случилось ничего страшного. Сделал девочке укол, сказал, что теперь она будет спать несколько часов, а он завтра заглянет ее проведать. После его ухода Рене села в кресло рядом с кроватью Колетт, которая, все еще цепляясь за ее руку, просила, чтобы она не уходила — девочка явно чувствовала себя спокойнее в ее присутствии. Предстояло подождать, пока она не уснет. Постепенно крепко сжатые пальчики начали расслабляться, а густые черные ресницы закрыли черные глаза. Наконец Рене была свободна. Она нагнулась над спящей Колетт, послушала, как та глубоко дышит, потом осторожно встала. Взгляд на часы подтвердил, что не осталось никакого шанса успеть на поезд. Глядя на спящую девочку, Рене размышляла, что же ей делать. Наконец решила, что теперь будет лучше всего остаться на ночь в Париже, а уж утром отправиться в путь. Она терпеть не могла путешествовать ночью, и ее старая комната в пансионе все еще оставалась незанятой. Только как сообщить Барри, что у нее изменились планы? Будет ли он ждать ее на вокзале или сядет в поезд и поедет без нее? Если позвонить начальнику вокзала, возможно, ему еще успеют передать от нее сообщение? Но Рене не знала, как разговаривать с французскими железнодорожниками.

Пока Рене так раздумывала, за дверью раздались быстрые, легкие шаги, и она вздохнула с облегчением, решив, что наконец-то вернулась мадам Рено и теперь она сможет оставить Колетт на ее попечение. Быстро подойдя к двери, она открыла ее и оказалась лицом к лицу с Леоном Себастьеном.

От столь внезапной и неожиданной встречи Рене пришла в такое шоковое состояние, что какое-то время не могла ни говорить, ни думать. Просто стояла, бледнея и краснея попеременно, а сердце бешено колотилось в ребра. Последний раз они виделись в салоне в ту ночь, когда мадам Арно сделала свои убийственные разоблачения. Но с тех пор, несмотря на все усилия, она не могла выбросить его из головы, мечтала о нем не переставая день и ночь. Как всегда, когда Рене не видела Леона какое-то время, она заново поразилась его красотой, хотя и заметила, что он выглядит бледным, изнуренным. Его темные глаза страстно впились в нее, но, когда он увидел выражение ее лица, которое показалось ему выражением ужаса, взгляд его потух, стал более строгим. Конечно, для нее это была неожиданная встреча, но ее реакция разочаровала его.

— Леон, — произнесла Рене еле слышно, каким-то чужим голосом, не сознавая, что называет его по имени.

Он скованно слегка поклонился ей:

— Lui-même[6].

Она вспомнила про Колетт и, оглянувшись назад, приложила палец к губам. Леон перевел взгляд с нее на маленькое тельце на кровати, которое хорошо было видно в открытую дверь, и лицо его смягчилось. Ему уже явно рассказали о случившемся, и он спросил полушепотом:

— Малышка уснула?

Рене кивнула.

Он прошел мимо нее, подошел к кровати и встал рядом, глядя на Колетт. На его лице было такое нежное выражение, что она невольно прошептала:

— Вы любите детей?

— Обожаю. Так страшно видеть, когда с ними что-то случается.

Леон тихонько дотронулся до щеки Колетт кончиком пальца, и сердце Рене рванулось к нему, заныло от невысказанных эмоций. Она видела его сейчас с той стороны, о существовании которой даже не догадывалась. Они были словно молодая пара, вместе смотрящая на свою любимую маленькую дочку. Отвечая на его вопросы, заданные вполголоса, Рене рассказала ему, что сказал и сделал доктор. Он со вздохом отвернулся от кровати и пошел к двери.

— Мадам Дюбонне сказала, что ее мать должна вернуться с минуты на минуту, — проговорил он. — А пока можно спокойно оставить ее — она крепко спит.

Он стоял у двери, явно ожидая, что Рене выйдет вместе с ним. Вместо этого она отошла в глубь комнаты. Рене на знала, зачем он пришел и как узнал, что она здесь. Она вообще не рассчитывала его больше увидеть, но вот он был здесь, рядом с ней, и каждая клеточка ее тела отзывалась на его близость. Ей каким-то образом нужно сохранить безразличный вид.

— По-моему, мне лучше остаться здесь, пока не…

Не обращая внимания на ее протесты, Леон крепко схватил ее за руку и потащил из комнаты Колетт через соседнюю спальню в коридор. И не отпускал ее локтя до тех пор, пока свободной рукой не закрыл дверь. Касание этих длинных жилистых пальцев окончательно довершило деморализацию Рене. Она схватилась рукой за то место, куда только что впивались его пальцы, и постаралась унять дрожь.

— А теперь, мадемуазель, может быть, вы мне объясните, почему вы уехали, не спросив разрешения и не оставив никому своего адреса? — Теперь в его голосе не было нежности, он выглядел холодным и суровым, со сведенными к переносице бровями, в глазах читалось осуждение.

Сердце Рене упало, она почувствовала себя ребенком, которого застали за неблаговидным поступком.

— Я… я послала вам письмо, — заикаясь пробормотала она.

Он презрительно взмахнул рукой:

— Эта нелепая записка!