Парижское таро

– Не важно, – махнул рукой Ксавье, привыкший к неожиданным идеям своей модели. – Я задумал эту инсталляцию год назад, когда помогал реставрировать версальский алтарь. Приходили туристы – осмотреть часовню, понаблюдать за нашей работой на лесах. Ангел, которому я как раз приклеивал нос, понравился одной маленькой девочке. Она сбегала за отцом, подвела к скульптуре и спросила, что делает этот чудесный ангел. Отец ответил, что ничего, это ведь ангел, а ангелы ничего не делают. Быть может, так оно и есть, потому что мой ангел с отреставрированным носом и в самом деле ничем не был занят. Чуть склонившийся в барочном полуобороте, он был очень красив – и всё. Тогда я подумал, что ангелы, наверное, все же что-то делают, просто это недоступно нашему зрению. Нужно их обуть, тогда мы увидим, как они бегают по нашим делам. Священники отказываются от моей инсталляции с ботинками, а в результате миллионы девочек воспитываются в убеждении, что ангел – это тот, кто ничего не делает.

– А ангел Михаил? – вспомнил Михал, уютно закутавшись в мой свитер.

– Архангел Михаил, – поправил его Томас, – не уверен, что нужно употреблять форму прошедшего времени. По-моему, он все еще борется с драконом. Вы видели хоть одну картину или скульптуру, изображающую убитое чудовище? Ослабевшее, раненое – да, но не мертвое. Архангел в рыцарских доспехах заносит над драконом меч или, облаченный в развевающиеся одежды, играючи пронзает бестию изящным копьем. Такое впечатление, что эта сцена длится уже так давно, что наскучила обоим.

– Как ты думаешь, когда он наконец убьет его? – поинтересовался Ксавье.

– Вероятно, когда начнется Апокалипсис.

– Апокалипсису незачем начинаться, – буркнул в ответ недовольный Михал. – Мир и так вполне апокалиптичен. Достаточно, чтобы все шло своим чередом.

– Может быть, – согласился Томас, не желая уходить от проблемы драконов и ангелов. – Меня не интересует версия битвы Ангела с драконом, которую предлагают алхимики. Там дракон символизирует четыре стихии: Воздух – ибо он крылат, Землю – поскольку впивается в нее своими когтями, Огонь – потому что выдыхает пламя, Воду – так как у него покрытый чешуей рыбий хвост. Дракона нужно победить, а не убить, тогда он откроет тайну клада, который стережет. Метафорическая борьба с собственной – темной, драконьей – природой, стремление ее одолеть, очистить с помощью алхимии и освободить сокровище, то есть душу. – Томас скрестил руки над головой. – Алхимики считали, что ангел и дракон живут внутри человека, в душе которого добро сплетается со злом. В этом поединке участвуют мысль, слово, каждый наш поступок. Мы согрешили – дракон подымает голову, совершили хороший поступок – ангел берет верх над бестией. Великое благо, что нам даны оба. Задумчивый ангел оберегает и нас, и дракона. Истинная битва – не та, что на иконах, – начинается тогда, когда дракон убегает от меча ангела, а мы, освободившись от зверя внутри, кажемся себе безгрешными, ангельски добрыми. Зло в других, во мраке… быть может, но что толку в этой уверенности, если, выбравшись из нашей тесной души, дракон вырастает до гигантских размеров, расправляет крылья и превращается в огнедышащего демона. В своей молитве я прошу ангела, чтобы он присматривал за гадиной во мне. Дракон бессмертен, убить его невозможно, так пусть же он сражается с ангелом моей души, чтобы мне самому не пришлось с ним бороться, когда он покинет меня и станет сильнее, чем я.

Париж – лишь предлог для того, чтобы быть вместе, покупать батоны и круассаны в одной и той же булочной, чтобы звонил телефон в нашей мастерской. Париж – предлог для поездок в провинцию к дяде Гастону, который славится своими наливками. Весной мы помогаем ему аккуратно надевать бутылки на ветки с зелеными грушами. Летом фрукты созревают, а осенью дядя Гастон собирает круглые «обутыленные» груши, заливает их ликером и продает лучшую в Пикардии наливку «Гастон Буало». Фаршированные грушами бутылки мы привозим в подарок Вонгу, хозяину «бумажного» ресторана. Китайские рестораны в тринадцатом квартале делятся на «бумажные» и «скатертные» – меню в них одно и то же, но там, где столы накрыты «скатертями», дороже. Рестораны с бумажными салфетками напоминают гибрид дешевой столовой и буддийского храма. В углу горит неизменная лампадка, кадила окуривают фигурку жирненького Будды. Мсье Вонг подает гостям сою, прозрачные макароны в пожелтевшей фарфоровой посуде. Хотя уже за полночь, его трехлетний сынок сидит с нами за столом и разрисовывает мелками бумажную скатерть. Приходит решительная старшая сестренка – пора спать, но маленькому Ли не хочется уходить в свою комнатку над рестораном. Зевая, он что-то объясняет нам на китайском языке. Вонг, смеясь, сажает его на колени:

– Вы ему понравились, поэтому он решил, что вы понимаете по-китайски.

Мы пьем чай, в углу улыбается Будда, облокотившись на стол и подперев рукой зарумянившуюся щечку, улыбается спящий Ли. И Вонг на прощание тоже с улыбкой протягивает нам тайваньские консервы из мяса лебедя.