Парк Горького

— За Сибирь, — предложил он. Висков по-прежнему не отрывал взгляд от Ирины. — Пей, — более решительно сказал Аркадий и освободил руку. Висков передернул плечами, и они глотком осушили стаканы.

Алкоголь обжег ссадину во рту Аркадия.

— И зачем тебя туда несет? — спросил он.

— На новой байкальской магистрали нужны путевые механики, — Висков неохотно перешел на новый предмет разговора. — Платят в двойном размере, отпуск в три раза больше, дают квартиру, холодильник набит жратвой — что еще надо? И там, конечно, будут партийные карьеристы, но не так много, как здесь. Начну новую жизнь, построю избушку в тайге, буду охотиться, рыбачить. Можете представить, отбывал срок за убийство, а тут со своим ружьем? Вот где будущее — там. Увидите, мои дети вырастут другими, чем мы. А может быть, через сотню лет мы пошлем Москву к черту, и у нас будет своя страна. Что скажете?

— Желаю удачи.

Говорить было больше не о чем. Минутой позже Аркадий смотрел в окно, как Висков, плечом вперед, с трудом шагал против ветра по двору в направлении огней Таганки. Облака в ночи, казалось, лежали на крышах. Дрожали оконные стекла.

— Я же просил вас не трогать телефон, — сказал он, глядя вслед исчезающему в воротах Вискову. — Не надо было ему звонить.

Он прижал ладонь к стеклу, оно перестало дребезжать, но рука чувствовала дрожь. В окне виднелось белое отражение Ирины. Если бы появился не Висков, а кто-то другой, то, может быть, ее не было бы в живых. Аркадий осознал, что дрожит не стекло, а его рука.

Он пристально посмотрел на себя в стекло. Что перед ним за человек? Он чувствовал, что ему наплевать на Вискова, чью жизнь он спас всего несколько месяцев назад. Он желал одного — Ирину Асанову. Это желание было настолько откровенным, что его увидел даже пьяный Висков. Раньше Аркадий ничего не хотел — нечего было желать. То, что он испытывал, было больше чем простое вожделение. Жизнь так скучна и однообразна — унылое чередование сумерек. Она же горела так ярко в этом мраке, что зажгла даже его.

— Он заметил, — сказал Аркадий. — И не ошибся.

— О чем это вы?

— О себе. Меня не интересует Валерия. Мне наплевать, что Осборн по уши в крови. Никакого расследования нет. У меня на уме одно — удержать вас около себя. — Каждое слово было неожиданностью для него самого. Он и произносил их непохоже на себя. — Я ничуть не сомневаюсь в том, что с того момента, как я увидел вас, все мои действия сводились к тому, чтобы вы оказались здесь. Я не тот следователь, каким я представлялся вам, и не тот следователь, каким представлялся самому себе. Я не могу вас защитить. Если раньше они не знали, что вы здесь, то, прослушивая мой телефон, теперь-то они знают. Куда вы пойдете?

Он повернулся к Ирине. На мгновение он увидел, как у нее в руке тускло блеснул пистолет. Не говоря ни слова, она положила его обратно на подоконник.

— А если я не хочу уходить? — спросила она.

Она прошла на середину комнаты и сняла с себя верхнюю одежду. Под ней ничего не было.

— Я хочу остаться, — сказала она.

Ее тело отливало фарфором. Руки опущены. Она не старалась прикрыться. Когда Аркадий приблизился к ней, губы слегка приоткрылись, а когда он коснулся ее, глаза, широко раскрылись.

Он овладел ею стоя, не целуя, приподняв и прижав к себе. При первом же его прикосновении она выделила влагу, и, когда они наконец поцеловались, она потянула его на себя. Он опьянел от вкуса поцелуя, который забивал вкус водки и крови во рту. Они, раскачиваясь, опустились на пол, и она обвила его ногами.

— Значит, и ты меня любишь, — прошептала она.

* * *

Потом, лежа в постели, он смотрел, как ее грудь вздрагивала от ударов сердца.

— Это физическое влечение, — она положила ладонь ему на грудь. — Я почувствовала с первого раза, как увидела тебя в студии. И все равно ненавижу тебя.

По окнам стучал дождь. Он провел рукой по ее белевшему в темноте бедру.

— Я все равно ненавижу то, чем ты занимаешься, не беру назад ни одного слова, — сказала она. — Но, когда ты во мне, ничего другого не существует. Мне кажется, будто ты уже давно мой.

И сверху, и снизу могли подслушивать, но страх только обострял чувства. Кончики ее грудей оставались твердыми.

— Насчет Валерии ты ошибаешься, — сказала она. — Валерии было некуда бежать. Осборн это знал, — она разгладила его волосы. — Ты мне веришь?

— Про Валерию — да, в остальном нет.

— А чему же ты не веришь?

— Ты знаешь, что Валерия и Костя делали для Осборна.

— Да, знаю.

— Мы все еще враги, — сказала она.

Ее взгляд прошел сквозь него, как камень сквозь воду.

— Это тебе, — он набросил на нее косынку.

— Это еще зачем?

— Вместо той, что ты потеряла в метро.

— Мне нужны платье, пальто и сапожки, а не косынка, — рассмеялась она.

— У меня хватило только на косынку.

Она поглядела на нее, стараясь разобрать в темноте, какого она цвета.

— Тогда это должна быть чудесная косынка, — сказала она.

— Неважно, насколько нелепа ложь, если эта ложь — твой единственный шанс спастись, — сказала она. — Неважно, насколько очевидна правда, если эта правда заключается в том, что тебе никогда не спастись.

15