Парк Горького

Левин ушел. Аркадий ждал, пока кодеин не подействует. Он подвинул ногой корзину для мусора, на случай если его вырвет, потом сел, не двигаясь, и стал думать о трупе там, внизу. Оба запястья и горло. И газ? Как это было? В состоянии аффекта или с заранее продуманным намерением? На полу или в ванне? Ванна своя или общего пользования? Когда ему показалось, что его вот-вот вырвет, тошнота отпустила. Он облегченно откинулся на спинку стула.

Можно понять, когда русский кончает с собой. Но, право же, какое отношение к туристу может иметь русский покойник? Три покойника — здесь уже виден капиталистический размах, но если так… Откуда туристу взять время на такое дело, как убийство нескольких человек? Ради каких русских сокровищ можно пойти на такое? Или же, если посмотреть с другой стороны, чем могли так угрожать трое простых рабочих человеку, который запросто может сесть в самолет и улететь в Америку, Швейцарию, на Луну? И вообще, зачем он думает об этой версии, и не только думает, а пытается в ней разобраться? Чтобы передать дело в КГБ? Или утереть нос КГБ? Или же, если подумать о себе, доказать кому-нибудь, что простой следователь что-нибудь, да значит, может даже, как пророчит Левин, стать героем труда? Может, кто-нибудь бросит Шмидта и вернется домой? На все вопросы — утвердительный ответ.

Следователь сделал еще одно занимательное открытие — случайно, как проходящий мимо зеркала человек вдруг замечает, что он небрит и что у пальто потертый воротник, он подумал, до чего же жалкой, ничтожной была его работа. Хуже того, бессмысленной. Кто он — старший следователь или регистратор покойников, придаток морга? А его канцелярская работа? Всего лишь бюрократический суррогат похоронного обряда? Сами по себе его проблемы невелики, всего лишь штрихи социалистической действительности (что они значат по сравнению с тем, что «Ленин жив!»). Если говорить о служебной карьере, здесь все его друзья были правы. Если он не станет партийным аппаратчиком, то он достиг своего потолка — вот здесь, и ни на ступеньку выше. Можно ли, хватит ли у него воображения сотворить какое-нибудь замысловатое дело, населенное таинственными иностранцами, фарцовщиками и осведомителями, фантастическими химерами, — и все это вокруг трех покойников? И не обратится ли вся эта затея против самого следователя? Вполне вероятно.

Он выбежал из морга под дождь и зашагал, вобрав голову в плечи. На площади Дзержинского люди спешили к станции метро. На другой стороне площади, у «Детского мира», был кафетерий. Он захотел перекусить и остановился, пропуская транспорт, когда его кто-то окликнул.

— Давайте сюда!

Человек потянул Аркадия под низкую арку. Это был Ямской, в синей накидке поверх прокурорского мундира и фуражке с золотыми галунами на бритой голове.

— Товарищ судья, познакомьтесь с нашим в высшей степени талантливым старшим следователем Ренко. — Ямской подвел Аркадия к пожилому человеку.

— Сын генерала? — Аркадий разглядел близко посаженные маленькие глазки и острый носик.

— Он самый.

— Очень рад познакомиться, — судья подал Аркадию маленькую узловатую руку. Несмотря на не совсем добрую репутацию судьи, Аркадий был польщен. Как-никак в Верховном суде было всего двенадцать судей.

— Очень приятно. Я иду на работу. — Аркадий шагнул было на улицу, но Ямской удержал его за руку.

— Вы на работе с тех пор, когда еще солнце не взошло. Он думает, что я не знаю, сколько он работает, — обратился Ямской к судье. — Самый одаренный и самый трудолюбивый работник. А эти качества, как всегда, идут рука об руку. Верно? А теперь довольно. Настает время, когда поэт откладывает перо, палач кладет свой топор, и даже вы, следователь, время от времени должны отдыхать. Пошли с нами.

— У меня уйма работы, — запротестовал было Аркадий.

— Вы хотите нас обидеть? Так не пойдет. — Ямской потащил за собой и судью. Арка вела к крытому проходу, который Аркадий не замечал раньше. Рядом стояли два милиционера. — К тому же вы не станете возражать, если я немного вами похвастаюсь?

Проход выходил во двор, заполненный блестевшими в свете фонарей «Чайками». Ямской решительно вел их, минуя железные двери, через зал, освещенный хрустальными светильниками в форме белых звезд, вниз по устеленной ковром лестнице в отделанное деревянными панелями помещение с узкими кабинками красного дерева. На уровне кабинок светильники-звезды были красного цвета, а по всей стене — панорама ночного Кремля с развевающимся над зеленым куполом бывшего Сената красным флагом.

Ямской разделся донага. У него было розовое, грузное и почти лишенное растительности, разве что в промежности, тело. Впалая грудь судьи заросла седыми волосами. Аркадий последовал их примеру. Ямской мельком взглянул на вздувшийся синяк, украшающий грудь Аркадия.

— Что, досталось немножко? — Он взял из своей кабинки полотенце и повязал его Аркадию как шарф, чтобы прикрыть синяк. — Теперь у вас вид, как у настоящего столичного жителя. Здесь что-то вроде закрытого клуба, так что следуйте за мной. Вы готовы, товарищ судья?