Парк Горького

– Я не сомневался, что, кроме вас, мало кто это поймет, – заулыбался Осборн. – Было бы глупо помогать КГБ и оставлять без информации ФБР. Не расстраивайтесь – от этого Америка вряд ли становится хуже России. Это всего-навсего метод работы бюро. Как правило, бюро полагается на преступный мир, но я практически не участвую в такого рода делах. Я лишь передавал, что слышал. Я знал, что, если тот или иной слух получил высокую оценку в Москве, его по достоинству оценят и в бюро. Только для бюро эти слухи были еще нужнее. Гувер до того боялся ошибиться, что в последние десять лет жизни практически отошел от русских дел. У КГБ был свой человек в центральной картотеке, но Гувер даже не посмел провести там чистку, потому что боялся, что новость выплывет наружу. Я твердо решил сотрудничать только с нью-йоркским отделением ФБР. Как любая национальная фирма, оно держит лучших людей в Нью-Йорке, а они до умиления добропорядочные средние американцы, и им так нравится мое общество. А почему бы и нет? Я не какой-нибудь «мокрушник» из мафии и не просил у них денег. Наоборот, они знали, что всегда могут прийти ко мне, когда у самих появятся денежные затруднения. Их жены покупали мои шубы по весьма выгодным ценам.

Аркадий вспомнил рысью шубу Ямского и соболью шапку, которую хотел подарить ему Осборн.

– Я такой же патриот, как любой другой, – сказал Осборн, кивнув на столик позади Аркадия. – Или, скорее, как любой другой, который волей случая оказался председателем компании по торговле зерном, создал подставной спиртзавод в Осаке и перекачивает свое зерно в Советский Союз через тихоокеанские порты. Я даже больший патриот.

Перед Осборном появилась тарелка с лососиной, а сбоку блюдо с аппетитными ломтиками жареной по-домашнему картошки. Аркадию сводило живот от голода.

– Вы в самом деле не хотите поужинать со мной? – осведомился Осборн. – Невероятно вкусно. Ну хоть чуточку вина? Нет? Любопытно, – продолжал он, проглатывая кусочек за кусочком, – что раньше, как только русские эмигранты приезжали в Америку, они тут же открывали ресторан. Чего только там не подавали – бефстроганов, котлеты по-киевски, пасху, блины, икру, заливную осетрину. Правда, это было пятьдесят лет назад. Новые эмигранты совсем не умеют готовить, они даже не знают, что такое хорошая еда. Коммунизм вычеркнул из памяти русскую кухню. Одно из непростительных преступлений.

Осборн заказал кофе, взял с тележки кусочек торта. На десерт были взбитые сливки с цветными кристалликами сахара.

– Не хотите? А ваш бывший прокурор, Андрей Ямской, не удержался бы попробовать все, что на тележке.

– Жадный был человек, – заметил Аркадий.

– Именно. Он только этим и был занят. Еще с войны мне то и дело приходилось платить ему то за то, то за другое – знакомства с нужными людьми, мелкие промахи. Он знал, что я не вернусь в Советский Союз, и решил напоследок сорвать солидный куш – вот почему он вывел вас на меня в бане. Каждый раз, когда мне казалось, что я отделался от вас, он чуточку вас подстегивал. Правда, вы не очень-то нуждались в этом. Он говорил мне, что вы не следователь, а фанатик, и оказался прав. Видный был человек, но жадный, правильно сказали.

Они вышли из ресторана и пошли по улице. Машина Осборна следовала за ними, точно так же, как другая машина следовала за ними по набережной Москвы-реки. Через несколько кварталов они подошли к паре конных статуй, возвышающихся над входом в парк. Сентрал-парк, подумал Аркадий. Они вошли. Лимузин следовал за ними, в свете фар кружили редкие снежинки. Собираются ли его прикончить в парке, думал Аркадий. Нет, легче было сделать это в мастерской Осборна. Мимо простучал ярко раскрашенный конный экипаж со старинными фонарями. Чтобы заглушить голод, Аркадий курил.

– Дрянная русская привычка, – Осборн тоже закурил. – Она нас когда-нибудь доконает. Знаете, почему он вас ненавидел?

– Кто?

– Ямской.

– Прокурор? За что ему было меня ненавидеть?

– Было одно дело с опротестованием решения Верховного суда, когда его фотография попала в «Правду».

– Дело Вискова, – подсказал Аркадий.

– Вот-вот. Оно-то его и погубило. КГБ посадил одного из своих генералов в кресло московского городского прокурора не для того, чтобы отстаивать права осужденных. Во всяком случае, КГБ похоже на любое бюрократическое учреждение, и у могущественного человека, к тому же делающего быструю карьеру, появляются могущественные враги. А вы как раз дали им в руки оружие, в котором они так нуждались. Ямской клеветал на советское правосудие, утверждали они, насаждал культ собственной личности, или был психически болен. Вокруг этого дела готовилась большая кампания. Этот протест его погубил, а втянули его именно вы.