Парк Горького

– А, Ванечка! – обрадовался Опалину старый следователь. – Эти товарищи, ваши милые коллеги, стали перемещать трупы, уронили пару стульев и разбили тарелку, поэтому я позвонил и попросил прислать вас. Они в соседней комнате – разумею трупы. Судя по всему, за столом сидели все обитатели дома, кроме домработницы и близнецов. Домработнице перерезали горло, детей… ну, сами увидите. Владимир Митрофанович, будьте аккуратнее с едой и напитками, голубчик…

Судмедэксперт посерьезнел и двинулся к дверям, которые, судя по всему, вели в столовую. Опалин вошел за ним, молча оглядел обстановку, буркнул: «М-да…» и повернулся к Горюнову.

– Отпечатки…

– Да понял я, – хмуро откликнулся эксперт.

Шесть трупов с искаженными лицами. Мужчина, женщина, еще один мужчина, две женщины и девочка-подросток. Девочка лежала на диване, остальные были разложены на ковре, и Казачинскому на мгновение почудилось, что перед ним сломанные куклы. Он тотчас устыдился своей мысли, но она засела где-то в подсознании и не давала ему покоя.

– Они сидели за столом? – недовольно спросил Опалин у брюнета лет тридцати в форме с синими петлицами, который у окна рассматривал содержимое одной из чашек. – Не надо было их трогать до фотографирования…

– Как скажете, Иван Григорьевич, вы же у нас главный, – с плохо скрываемым раздражением ответил коллега. Тут Шаповалов изумил Казачинского: судмедэксперт стал на колени и принялся обнюхивать губы убитых, как собака.

– Ка-це-эн, – уверенно объявил Владимир Митрофанович через некоторое время, поднимаясь на ноги.

– Цианистый калий, – перевел Опалин для Казачинского, который, впрочем, понял только то, что речь идет о каком-то яде. – Здесь три женщины, а у профессора вроде было только два женатых сына. Кто третья? Неужели вдова старика?

– Третья – Надежда Новикова, сестра жены Романа Елистратова, пришла в гости, – сухо сказал коллега Опалина. – Кто-то отравил еду, предположительно – чай и кофе, который пили в конце ужина. Дети Дмитрия Елистратова еще маленькие, находились в детской, их задушили подушкой. Домработницу зарезали, она на кухне, смотри не поскользнись – там лужа крови. Действовал явно не один человек. Да, на втором этаже вскрыты стены двух комнат, и оттуда что-то изъято. Вещи в шкафах и секретерах перерыты, на полках пустые места, ценностей и денег тоже не наблюдается. Я вызвал двоюродную сестру профессора, Алевтину Бунак, которая бывала в доме, собирался выяснить, что именно пропало… но тут ты являешься на готовенькое.

– Ладно тебе, Румянцев, – добродушно сказал Опалин. – Мы же в одной лодке. Дворник что говорит?

– Что говорит, что говорит… Ничего не знаю, ничего не видел. У него пристройка с отдельным входом, я проверял – из окна и впрямь не видно, кто входит в дом. Я, говорит, им не прислуга, у них домработница была, чтобы двери открывать. Черт его знает… Может, и навел. А может, и нет. У домработницы дружок какой-то был, который к ней ходил…

– Что за дружок?

– Да не знаю я, – озлился Румянцев. – Твое дело, ты им и занимайся теперь, а я тогда пойду вместе с моими ребятами…

Он поставил чашку на тарелку вместо блюдца и ушел, громко топая сапогами в знак протеста. Было слышно, как он в прихожей скликает своих подчиненных, чтобы ехать.

– Болван, – в сердцах проворчал Горюнов, глядя на чашку. – Опять улики руками лапал… а на них могли остаться отпечатки убийц…

– Я на кухню, – объявил Опалин и повернулся к фотографу: – Слушай, картина преступления нарушена, но ты все равно сфотографируй, что можно… И стол не забудь.

Казачинский покорной тенью проследовал за Опалиным в кухню, а после кухни, где в луже засохшей крови лежала зарезанная женщина, также вместе с Опалиным проследовал на второй этаж.

– А дворника они не убили, – пробормотал Иван, разглядывая дыру в стене. – При том что позаботились избавиться от всех, кто находился в доме. Это значит что? Либо он с ними заодно, либо они были уверены, что живой он им не помешает. То есть обстановку в доме они изучили очень хорошо, а это опять-таки говорит о наводчике… Ладно, пойдем теперь взглянем на детскую.

Они прошли в детскую, и, увидев мертвых детей, Юра вдруг осознал, что если бы ему сейчас попался тот, кто это сделал, он убил бы мерзавца голыми руками. А ведь Опалину и его людям наверняка приходилось иметь дело и с более страшными преступлениями, такими, которые в народе именуют не иначе как злодеяниями. «Как же он тогда… Как же они… Ведь с ума же можно сойти, когда сталкиваешься… сталкиваешься с таким вот… И зря я смеялся над Яшей, то есть не смеялся, но готов был смеяться… Маленькие дети, года по три-четыре им было. За что?»

– Ну что, не раздумал еще у нас работать? – спросил Опалин, когда они спустились по лестнице на первый этаж и Иван остановился, чтобы закурить.

– Нет, не раздумал, – хрипло ответил Юра. – Можно мне папиросу?