Парковая зона

Пока Метелкин в вестибюле приводил себя в порядок перед зеркалом, Фомин куда-то исчез. Облегченно вздохнув, Иван снова направился в буфет, но там обнаружил, что Фома, сграбастав в свои широкие объятья Аннушку, лезет к ней целоваться. Двумя руками упираясь ему в грудь, девушка откинулась назад, явно противясь. На ее лице был то ли гнев, то ли страх, – Иван так и не понял.

Увидев вопросительный взгляд Метелкина, Аннушка уронила руки, и Фома тут же всем телом накрыл ее, заодно смахнув с прилавка всю посуду, а с нею вместе – ещё недопитую бутылку «Монастырской избы».

Затем, оглянувшись, осклабился и полез поднимать рассыпанную стеклотару. Разогнувшись, посмотрел на свет опустошенную бутылку, поставил ее перед Иваном, и, промычав что-то оскорбительное, покачиваясь, вышел из зала. Скандал поднимать не стал, вероятно, из-за находившейся в зале милиции.

Аннушка поправила прическу и принялась торопливо объяснять Метелкину, что этот негодяй Фома не дает ей прохода. Даже жениться обещал. Но что ей с этой пьянью делать? А то она лучше не видела!

В том, что она видела мужиков и получше Фомы, у Метелкина сомнений не было: вот и он сам стоит перед ней, уже готовый к приключениям.

Вечер был скомкан и, к сожалению, имел далеко идущие последствия, которые не заставили себя ждать.

Фома все рассчитал.

В тот день он занимался сварочными работами на эстакаде, на самой верхотуре, где только небо да ветер.

Туда, на площадку обслуживания, можно было добраться только по вертикальной лестнице и – через лаз в стальном настиле.

Площадка уже была покрыта профильным железом, и теперь эти листы следовало закрепить электроприхватками к несущим конструкциям – попросту балкам.

Работа самая примитивная. Фома сидел наверху и, как дятел, все стучал и стучал стержнем электрода по металлу.

Это прораба раздражало. Наверное, электроды были отсыревшие, плохого качества, и электрической дуги не держали. Конечно, сварка – одно мучение.

Не облегчить работу Фоме, а проконтролировать – чего это он все там стучит? – Иван полез наверх, заодно взяв из прокалочной печи еще горячие электроды, завернув их в лоскут от старой спецовки.

На этот раз, как на грех, на голове у прораба не было защитной каски – от неё устает голова, и при каждом удобном случае каску эту хочется где-нибудь забыть.

Одной рукой Метелкин держал электроды, а другой, поднимаясь наверх, перехватывался за лестничные перемычки.

Влезать по шаткой лестнице было неудобно, и Фома предвидел это.

Он опустил в проем лаза кабель с электродержателем, который, разумеется, был под током.

Так как руки у прораба заняты, а головы не поднять, то лаза над собой он видеть никак не мог и наверняка должен был головой коснуться оголённой части держака, замкнув таким образом сварочную цепь.

Кто попадал под действие тока, тот знает его результат. Удар неминуемо должен был сбросить прораба вниз и, как говорил Фома, «ваши – не пляшут!».

Да и если бы прораб вдруг увидел держатель, то инстинктивно отвел бы его рукой в сторону, чтобы просунуться в лаз. И в этом случае эффект тот же – крышка!

Но, как говорится, человек предполагает, а Господь Бог располагает…

Иван сам проработал сварщиком несколько лет, и поймать его на эту наживку Фоме не удалось.

С Аннушкой Иван Метелкин встречался почти каждый день, но все как-то наспех, не подозревая, что скоро Фома положит конец его неожиданной и странной увлеченности.

В тот поздний промозглый вечер в городе было зябко и неуютно. Порывистый ветер, как грязный бомж, шарил на ощупь по закоулкам, выискивая старые газеты и афиши, шуршал ими, выкатывал из разных углов замусоленные окурки. Редкие фонари, лохматясь в темноте, желтым светом подметали улицу.

Все порядочное человечество в такую погоду уже давно спит, утомившись, кто от дел, кто от любовных затей. Пусто.

Иван с Аннушкой не сговариваясь повернули в сторону гостиницы. Больше всего на свете Метелкину хотелось очутиться с этой женщиной где-нибудь в тепле, в уюте.

Пройти мимо дежурной в свой номер с посторонней женщиной сложновато, но Иван был уверен, что как-нибудь все утрясется. Главное, чтобы дежурная не стала сразу кричать и звонить в милицию, а там он посмотрит…

Аннушка, хотя одна ее рука была занята хозяйственной сумкой, то и дело прижималась к плечу своего попутчика, сторонясь очередной лужи. Ее тепло переходило в Метелкина сквозь тонкую ткань куртки, тревожило своей доступностью, предвосхищая и торопя события.

Влюбленные то и дело останавливались, целовались, и спутница Ивана не могла не чувствовать всю его готовность к продолжению.

С каждым разом все крепче и продолжительнее Аннушка прижимала к себе весёлую голову прораба, хватала губами мочку уха, делая влажно и горячо за воротником куртки.

В этот вечер их уже ничто не могло разлучить.

Несмотря на то что город еще не отапливался, маленькая котельная гостиницы уже клокасто дымила на фоне абсолютно черного неба. Дым то уходил вверх, то ложился на желтую от фонарного света крышу, сползая вниз рваной ватиной.

Пахло, как в преисподней – серой и жженой шерстью.