Парковая зона

Осторожность и отсутствие опыта – налицо, да еще налицо нарушение техники безопасности. Кто бы стал вникать в детали? Винить рабочего? Такое у нас тогда не практиковалось.

Как и большинство уголовников, прошедших школу в зонах, Фома был злопамятен, как хорь. Со всегдашней приговоркой, что «не школа делает человека человеком, а тюрьма», он был, говоря откровенно, Метелкину неприятен, но – не более того. Тот же на Ивана всегда смотрел с ненавистью и затаенной угрозой, стараясь их скрыть за лагерными усмешечками и прибаутками.

Метелкин не знал, что заставило Фому пойти на эти исчерпывающие меры. Может быть, его приобретенная в лагерях ненависть к удачливым людям (в глубине души Иван себя относил к таковым), или еще что-то такое, чего Фома ему простить не мог.

Но до этого у прораба с ним открытой стычки не было.

Конечно, Иван и теперь сделал вид, что ничего в этой игре не понял. Что все – путем!

Но у каждого дерева есть свои корни…

Вечернее одиночество, да еще в чужом городе, провоцировало Метелкина на редкие, но результативные вылазки на дискотеку, которая по средам, субботам и воскресеньям устраивалась в местном неказистом ресторане, где Иван и столовался.

Дискотека давала ему отдушину в однообразной череде дней, серых и безвкусных.

В тот вечер Иван сидел, как и положено одинокому приезжему холостяку, за маленьким столиком с голубой пластиковой столешницей в самом дальнем углу ресторанного зала. Тощий ужин был съеден, водка была выпита, и только бутылка местного, дешевого, со вкусом перегорелого сахара, вермута по-товарищески разделяла с ним этот омерзительный осенний вечер.

Танцы-шманцы еще не начались, и Метелкин уже было засобирался в свою нору, как вдруг за окном, в свете фонаря, увидел спешащую к дверям ресторана молодую женскую фигурку в ярко-красном плаще под таким же ярким импортным зонтиком.

Скользнув в дверной проем, фигурка погасила зонтик, тряхнула им раза два и вошла в гардеробную. Оттуда послышался ее торопливый веселый щебет и глуховатый голос гардеробщицы.

Иван с интересом стал поглядывать в ту сторону, ожидая, что незнакомка скоро появится в зале, и тогда можно будет забросить наживку. Авось клюнет.

Прошло много времени.

Нетерпение охотника и вермут, который уже подходил к концу, еще больше подогревали его желание. Иван заглянул в окошко гардеробной – на него вопросительно уставилась неряшливая образина старухи, которая по всем признакам была в подпитии.

Вытащив из накрашенного слюнявого рта изжеванную «беломорину», она, игриво осклабившись, спросила: «Что надо?»

Иван молча повернул к своему столику.

За раздевалкой в приоткрытую дверь просматривался буфет, а в буфете с расшитой короной на голове, какие бывают у официанток в провинциальных заведениях общепита, в белом школьном фартуке стояла Она и что-то протирала салфеткой.

Чтобы войти в равновесие, Метелкин решил еще побаловать себя бутылкой сухого вина, которое и пьется хорошо, и с ног не валит.

Он завернул в буфет, который обилием вин не отличался, но, на удачу, среди водочного избытка он приметил зеленую бутылку «Монастырской избы».

Тогда вино этой марки было отменного вкуса. После тошнотворного вермута – настоящий бальзам.

Весело хмыкнув, Иван протянул молодой буфетчице последнюю оставшуюся у него купюру, на которую можно было взять пять таких объёмистых бутылок.

Та, повертев в руках деньгу, сунула ее в большой карман фартука и вопросительно поглядела на такого состоятельного клиента.

– Да вот, старый монах-отшельник хочет прикупить себе избенку, – съёрничал Иван, показывая глазами на вино.

Буфетчица строго погрозила тонким, как сигаретка, пальчиком с огненно-красным ноготком:

– Это не тот ли монах-отшельник, что в «Декамероне» прописан?

Метелкин искренне удивился ее «начитанности».

– Да-да! Он самый, который умеет загонять дьявола в ад, чтобы тот не бодался.

Явная наглость клиента и откровенная похабщина ничуть не привели ее в смущение, напротив, она недвусмысленно подмигнула Ивану, сказав, что для таких, как он, грешников, и стража на вратах ада не помеха.

Чувствовалось, что молодуха с явной охотой включилась в его игру.

– А стражника ада зовут Аня, да? – протянул Иван по слогам.

Она удивленно подняла свои по-мужски густые, темные брови. Эти шмелиные бархотки на ее лице будили всяческие фантазии, вызывая желание физической близости.

Он показал глазами на фартук, где крутой вязью было вышито – «Аня».

Новая знакомая весело рассмеялась.

– Метод дедукции! – поднял Иван с дурашливой значительностью указательный палец.

Аня потянулась к полке буфета, привстав на цыпочки так, что обрез платья, поднявшись, обнажил розовые, без единого изъяна ноги почти до самого основания, до белой косыночки трусиков…

Жарко! Иван, мотая головой и захлебываясь воздухом, расстегнул пуговицу на рубашке.

В руках у Аннушки оказалась тяжелая, толстого стекла бутылка.

Соскользнув, бутылка повалилась боком на прилавок. Иван легонько толкнул горлышко посудины, и его «Монастырская изба» закрутилась вокруг своей оси на скользком пластике.

– Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к Аннушке – задом.