— Сегодня штурмуем соцгород. Из твоей армии послать надо сотен пять. Понятно? Али разъяснения потребуются?
— Не дам ни души, — в тон ответил секретарь. — Вся моя комса после работ себе щитковые дома строит. Плотников, как тебе известно, недостача, время идет к зиме, в техкомбинате их двадцать сот, им жилье надо, администрация спит. Мои ребята строят в сверхурочное время. Не дам ни души.
— Ты, видно, не дослушал, — сказал внушительно заворготделом. — Пять сотен. Всех с работы своей сними, а норму выполни.
— У нас свои расчеты, и я за них в ответе. Тебя не потянут за недостройку домов, а меня потянут.
Тогда заворготделом подошел к столу ближе и, тыкая пальцем в тетрадь, строго-настрого спросил:
— Ты кто будешь?
— Отсек ячейки, — ответил секретарь техкомбината.
— А еще?
— Еще член бюро райкома, — опять ответил секретарь.
— А дальше? Еще. Самое главное.
— Самое главное, я — комсомолец.
— Ну, так и знай, комсомолец: слово райкома — для тебя закон. Собирай людей, не рыпайся. С тобой больше говорит не Колька, с тобой говорит заворготделом райкома. Комментариев не полагается.
Заворготделом сел на стол рядом с комсомольцами и закурил, а секретарь поднялся из-за стола и стал сурово оправдываться. Отсек объяснял, что каждый час нескончаемо дорог его ребятам, говорил, с каким самоотверженным героизмом возводят они себе жилье, что недостает материалов, и как они ночами подбирают материал подле цехов и людскою силою подвозят по рельсам к профтехкомбинату, и как, наконец, он, отсек, связан самыми корнями совести с задачами успешного выполнения жилищных планов.
— Ты стрекулистов и воров разводишь, — сказал на это заворготделом. — Ты попадешься нам, так мы за эти ночные прогулки тебе спину нагреем. Выделяй людей, довольно заниматься красноречием, побереги это для зазноб.
— Больше двух сотен не дам, — сказал секретарь сокрушенно.
— Дашь и больше, — возразил заворготделом, продолжая раскуривать.
— Двадцать человек у меня пойдут на бараки, сорок человек заняты сегодня распространением займа, несколько человек больны, потом в отпуску, часть ушли в кино, а девчата на какой-то женский митинг собираются. Больше трех сотен никак нельзя дать.
— Довольно трепать языком, — закричал заворготделом, — довольно разводить фигли-мигли. Сами грамотные. Накручивай, Гаврила, время не ждет, время перегонит тебя, хватишься, да поздно будет. Подчиняешься ты оргбюро или нет, признаешь ты дисциплину или в корне отвергаешь? Ну?
Секретарь цветисто выругался и сказал сидящим:
— Сообщить моментально по мастерским, тем, кто еще не ушел, чтобы в шесть часов были на соцгороде, чтобы знали, что штурмуем сегодня, а не юбки рвем. Дисциплина в первую очередь. А потом бегите за ушедшими, накройте их в столовой тепленькими и решение ячейки доведите до каждого члена в отдельности. Понятно али нет? Али повторить? Так повторения никто не дождется. Позвать сюда Сиротину!
Заворготделом спокойно курил и уж больше не вмешивался в дела отсека. Приходили люди, быстро выслушивали распоряжения и отправлялись на агитацию. Потом явилась Сиротина, миловидная девушка-чернявка, которую Иван встречал на Оке и которая судила его с женой в клубе. Она спросила:
— Что за вихрь?
— Девчатам молви, — сказал секретарь, — пусть готовятся к штурму. Срок для обеда есть. Пусть наедаются как хотят, но помнят: шесть часов. Дело не ждет, к пуску завода соцгород приводить в порядок надо. Надо или нет?
— Дело ясное.
— А раз ясное, то вполне надеюсь, что весь твой состав беспорточной команды налицо будет.
— Не отстанем от вас, — ответила та, — тоже хлеб едим и партии служим.
Заворготделом вышел после этого из профтехкомбината, вразвалку, неторопко пошел на завод и грязь старательно обходил, на лужи не натыкался.
— Дело заварено и заверено, — сказал он Ивану. — Тебе только людьми управлять и держать ухо востро. Чтобы не дезертировали, шуры-муры на работе не разводили, курили бы меньше и тому подобное.
— А то как же, — согласился Иван. — С этим народом гору своротим.
С шести часов пополудни молодежь стала трудиться в квартале социалистическою юрода.
А безлунным вечером двигалась потом колонна в тысячу человек шумливо и тревожно. То и дело цигарками попыхивали, так что Ивану приходилось останавливать сборище и напоминать об опасности пожара. Попадали в канавы, задевали ногами о бочки цемента, о шпалы, о бут, кучами сваленный при дороге. Задние ряды напирали на передние, поэтому то и дело возникала перебранка.
Предстояла огромная работа. Канавы как следует не были засыпаны, кучи земли грудились где попало, валялась щепа, пустые бочки, проволока, сотни поломанных носилок.
Рабочий табор с гиком осел на землю в ожидании, Иван пошел искать хозяйственников. В конторе их не оказалось, хотя двери были открыты настежь, и в темноте Иван нащупал книги и бумаги на столе. Чтобы долю не задержать ребят, начинающих роптать, он пустился на розыски администратора. Застал одного в квартире. Тот ложился уже спать. Иван обрушился на него.