Парни из легенды

Два раза видел я снопы искр, высеченные на вражеском танке, пулей ПТР, но разве она возьмет лобовую броню! И разве можно в темноте попасть в более уязвимое место! Только случайно. А фрицы заметили ПТР, и танк, остановившись, послал в него два снаряда. ПТР замолчало. Вражеская машина стала быстро приближаться, явно намереваясь обойти высоту. Но вдруг навстречу танку устремилась серая тень. Низко пригнувшись, человек бежал, перерезая ему путь.

Не успели мы с Мусаевым понять, что происходит, как танк ослепительно вспыхнул и остановился. Через несколько мгновений над ним показался черный дым, затем потряс землю оглушительный взрыв, отбросивший башню танка в сторону, будто она была сделана из фанеры.

Горел еще один танк — южнее нас, в центре боя. Гул моторов удалялся.

— Хорошо, молодцы ребята, поработали на славу! — не удержался я от похвалы.

Мусаев послал людей узнать, кто остановил первый танк.

Связные вернулись через несколько минут. Они принесли на шинели тело Хамзы Мухаммадиева.

— ПТР разбито, второй номер убит в окопе. Мухаммадиев лежал около самого танка.

Мы молча сняли фуражки. Потом я спросил у Мусаева:

— Вы объявили Мухаммадиеву о награде?

— Никак нет. Это должны были сделать вы, товарищ майор…

Да, я прибыл сюда, чтобы объявить: за храбрость и мужество, проявленные в боях на Курской дуге, Мухаммадиев награжден орденом Красного Знамени. Чтобы вручить ему орден. И не успел.

ГАРМОНИСТ

Золотой лист оторвался от ветки клена и, падая, начал описывать спираль. Один виток, другой, третий… На четвертом витке коснулся он пожухлой травы и яркой точкой лег на лугу большого золотисто–серого ковра, рядом с окопом солдата.

Солдат, проследив за полетом листа, осмотрелся и только сейчас заметил, что их окоп — на краю картофельного поля. Убирать бы сейчас колхозным девчатам урожай! Под кленом — костер, в костре пеклась бы картошка. А вечером у клуба — песни, танцы под гармонь.

— Эх, если бы не война, растянул бы и я свою двухрядку, — с грустью произнес солдат и посмотрел на Нарджигитова, поправлявшего бруствер окопа.

— Ты посмотри, красота–то какая!

Прямо перед окопом поднималась высота со сбитым самолетом на вершине, справа на песчаных холмах — две ветряные мельницы, за ними виднелись крыши домов деревни Григоровка. Сзади Днепр, а слева, вплотную к картофельному полю, подступала яркая в осеннем убранстве роща.

В роще враг. На высоте — тоже. Уже две недели идут бои за эту высоту. Несколько раз она переходила рук в руки. Много крови пролито на ней — и нашей крови, и вражеской. И самолет на ней фашистский «рама», разведчик. Ловко его наши пулеметчики подрезали, хотя и говорят, что он бронирован и пуля его не берет. Сбили как раз в тот день, когда группа гитлеровцев просочилась в тыл батальона… Тогда и гармонь Василия Волкова пропала. Не до гармони было! А вот сегодня затишье. Совсем тихо. Давно уже такого не было. Даже слышно, как сороки в роще стрекочут. Вон и сойка кричит. А это что за звуки? Гармонь!..

Прислушался солдат — да, гармонь. Где–то там, в фашистских окопах. И не губная, не аккордеон, а русская двухрядка. Один фашист играл, — а другой напевал дребезжащим тенором. Не знал Василий немецкого языка, слов, конечно, понять не мог, но концовка получилась у фашиста вроде так:

…Нах айнемм децембер,
коммт видер айн май.

— Фашисты запели! — выкрикнул сосед Волкова и схватился за оружие.

— Не спеши, — остановил его Волков. — Куда стрелять–то будешь? Разобраться надо, да из миномета и накрыть.

И вдруг на самом левом фланге обороны, у Днепра, возникла торжественная мелодия и, нарастая, усиливаясь, заглушила немца. Обладатель сочного баритона не жалел голоса, и над тихим Днепром, над нашим маленьким плацдармом поплыли волнующие слова:

Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек…

Вот к баритону присоединился голос повыше, еще один и еще. Пели уже хором, пусть и не очень стройным. Песня набирала силу, распространялась по окопам. Солдаты подхватили песню и, кто стоя, кто сидя в окопе на самом переднем крае, как победный гимн, как призыв к борьбе, выводили:

Человек проходит как хозяин
Необъятной Родины своей.

Песня кончилась так же внезапно, как и началась. Тихо было в фашистских окопах. Волков тяжело вздохнул и кивком показал в сторону немцев:

— Унесли гармонь, сволочи, а пользоваться не умеют. Ну, погодите, «артисты», я вас научу на гармошке играть!

Раньше Волкову не приходила мысль о том, что его гармонь могли унести фашисты. А теперь он был почти уверен, что так оно и было и что сейчас он слышал голос именно своей двухрядки.

В конце октября нашу армию скрытно сняли и перебросили па Лютежский плацдарм. Затем пошли тяжелые наступательные бои за освобождение Киева, Фастова. И, конечно, забыл Волков эпизод с гармонью.