Парни с планами (СИ)

Язык проходится по промежности, и дыхание Баки теряется в приглушенном крике, он только и может, что подаваться вперед — прося, требуя, настаивая на том, чтобы Стив не прерывался, ввинчивался кончиком языка как можно глубже. И когда в него проникают смазанные пальцы, он тянет Стива вверх за отросшие пряди неуставной стрижки, с силой пригибает за шею для поцелуя, и стонет в самые губы — в душу и сердце, когда тот на ощупь тычется влажным и обжигающим членом и, наконец, скользит внутрь, тут же замирая с дурацко-неуместным:

— Больно?

— А похоже на то? — пятка в тяжелом ботинке впечатывается в задницу Стива. — Двигайся, иначе, клянусь, заору так, что сюда сбежится вся охрана, включая уличный патруль.

Стив ловит его губы, глушит стоны языком, и какая-то, самая рациональная, часть его мозга, чудом оставшаяся в живых, подсказывает, что лучше было бы выбрать не оглушительно скрипящий стол, а тяжелый железный сейф в углу. Баки дышит в его плечо, оставляет отметины на теле, глубокие ровные полосы ногтей и полукруглые — зубов, закидывает голени на плечи и обнимает, прижимает — телом к телу, головой к голове, будто можно быть еще ближе, чем обычно, или узнать друг о друге больше, чем то, что всегда знали.

— Я люблю тебя, — шепчет Стив так тихо, что, кажется, Баки не должен был слышать.

Но он слышит и эхом повторяет:

— Любишь, любишь, любишь…

И всё летит куда-то в пропасть, где нет ни дна, ни берегов, а только безумный жар, запретная страсть, свет тусклой лампочки и подрагивающая щеколда на двери личного кабинета капитана Роджерса.

*

— В Лондоне… — повторяет Стив. — Я исписал три страницы рапорта, объясняя, как не рассчитал усилия и сломал стол, всего лишь поставив на него кружку с чаем.

— Хреновое было снабжение, — откликается Баки. — Тот, что тебе поставили взамен, ни на что не годился.

И Стив тянется вперед — губами, руками, всем телом, но взгляд Баки — словно железная стена, что опустилась между ними. Тот толкается ногами, и стул хрустит под ним, скользя по гладкому полу и впечатываясь в хрупкий шкаф.

— Я знаю тебя, Стив, — все так же глухо говорит Баки. — Ты откинешь голову, твое дыхание станет глубже, а глаза — темно-синими, и я… Я убью тебя, Стив. Просто вырву горло вот этими самыми пальцами.

Вдох, вдох, вдох, черт возьми!

— Я прочитал об этом, — и Стив старается, чтобы голос не слишком дрожал.

— Ты все еще мое задание. Не смей приближаться или подставляться, потому что я не сомневаюсь — ты на это способен. Плевал я на всех остальных, я могу себя контролировать. Но со времен хеликэрриеров во мне работает одна блядская штука, и чем ты ближе, тем сложнее мне сопротивляться. Когда я больше не мог думать, вспоминать тебя, наше прошлое — составлял эти планы, и мне становилось легче. Так я обманывал программу.

Стив дышит. Стив не может не дышать, пока дышит Баки. Стив мало что понимает из его сбивчивых слов, но отходит на шаг, так и не опуская руку. На два, на три, до самого дальнего угла в комнате.

— Не забывай, я солдат с промытыми мозгами, — горько усмехается Баки и повышает голос, чтобы Стив слышал там, у стены. — Программы самоликвидации ГИДРЫ индивидуальны и совершенствовались со времен Первой Мировой. Это входит в подготовку всех агентов, не каждый по собственной воле раскусит ампулу с ядом. Просто у меня круче — никакого цианида, самострелов или выходов из окна. И, кстати, никакого трупа через полчаса. Я — гребаное совершенство в этом плане. Она запустилась, когда я не убил тебя, солдат ГИДРЫ не может не выполнить задание, иначе его эффективность под вопросом. Оружие, дающее сбой, непригодно. Если не убью тебя — сдохну сам, но после всего, что было, не хочу ни того, ни другого. Однажды я уже не справился, в Берлине. Да я же чуть не задушил тебя, Стив! И мне кажется, что я чувствовал твое присутствие в криосне. А ты… подозреваю, ты тоже не согласишься на полумеру, но это был бы идеальный вариант.

Баки говорит, уставившись взглядом в гладкий расчерченный тонкими черными линиями пол:

— Позволь мне вернуться в крио и уезжай как можно дальше отсюда. Каждая секунда рядом с тобой убивает меня. Вот, ты узнал правду — теперь тебе легче? Если бы не эта тетрадь… Возможно, через несколько лет действие программы ослабеет, но пока я слишком мало был в заморозке и слишком долго рядом с тобой, чтобы не опасаться последствий, — живые пальцы гнут край металлического сиденья, словно фольгу, и в голосе Баки скользят истеричные нотки. — Черт, я не знаю, как… Архивы ГИДРЫ вряд ли сохранились, но должны же быть те, кто исследует уродов вроде меня. Эта твоя ведьма — никогда подобного не видел. Да хоть гребаный Старк, мне все равно. Но я не убью тебя, Стив. И если нет других вариантов, то лучше сожги эту камеру со мной внутри.

— Я буду драться за тебя, — Стив не сомневается ни секунды, но даже думать боится и быстро считает в уме: столько-то от Бухареста до аэропорта, несколько часов на полет в Сибирь, и совсем немного на события в бункере, но теперь ясно, почему Баки предпочел притворяться спящим. — Я ничего в жизни не умею лучше, чем драться.