Пароход Бабелон

Справа от дверей, перед лестницей, гостей дожидалась прислуга, состоявшая из двух склонивших головы молоденьких горничных в фартуках и кружевных наколках и сгорбленного управляющего в черном костюме, при малиновой бабочке под упрямым подбородком.

Звали горбуна Яном, когда хозяин имения представлял его, то сказал:

– У Яна взгляд на жизнь голубиный. (Комиссару послышалось – глубинный.)

«Почему и управляющий делает вид, что ничего не случилось, что два красноармейца не собирались развлечься с его дочерью? К чему такая политика? Хитрая или загнивающая? – думал комиссар. – Целую процессию подготовил. Как тяжело, как порою неправильно живут люди. Сколько лишнего сопровождает их, и сколько лишнего они говорят, перед тем как подойти, казалось бы, к самым простым вещам: вот вам за все, получайте сполна!»

– Могу предложить вам поставить ваш сверток сюда, – ясновельможный пан указал Верховому на кованую корзину, из которой выглядывало несколько зонтиков с гнутыми ручками.

Верховой гулко постучал себя по орденоносной груди:

– Сверток драгоценный для бойца.

– Как знаете, пан полковник. Пан комиссар, можете снять вашу куртку, но можете и не снимать. Полагаю, вам так удобнее, – и он незаметно улыбнулся.

Ваничкин в тот момент, находясь в состоянии крайнего восхищения горничными, поцеловал одну из них в губки с расстояния в несколько шагов.

Горничная не отреагировала.

Тогда Ваничкин воскликнул:

– Не ценють, с первого-то глаза!.. – и с того же самого места, не целясь, поцеловал вторую, у которой «первые» глаза, если приглядеться, слегка вальсировали.

И вторая, поскольку по заведенному этикету не имела права совершать какое-либо заметное движение в данную минуту, прикусила карминовую губу, чтобы не прыснуть со смеху от проявления чувств невоспитанного красного бойца.

По лестнице в визитном платье с бархатными вставками медленно спускалась пожилая дама, всем своим видом дававшая понять, что о приходе гостей она узнала в последнюю минуту и до той самой поры была вполне себе счастлива. Ее суровое лицо было покрыто морщинами и припудрено тальком.

– Леон, – бросила дама с лестницы, опираясь на черную лакированную трость и нацеливая серебряный лорнет вниз.

«Ах, вот оно что! – комиссар улыбнулся про себя, вспомнив, как Ольга Аркадьевна прикрывала один глаз листиком. – Что ж, следует отдать должное ее актерским способностям».

– Как я понимаю, это не звездочеты?

– Вы, как всегда, маман, прозорливы, это – красные кавалеристы.

– Те самые, что даровали Войцеху свободу? Храни их господь.

«Неожиданно!.. Зачем же я его ищу?..»

Старухин лорнет остановился на комиссаре.

– Маман… – Пан ротмистр несколько смутился. – У них сложные отношения с Богом.

– Во что же они верят? – Старуха облетала взглядом всю четверку.

– Надо полагать, в человека. – Пан ротмистр осторожно похлопал по плечу комиссара и добавил: – Человека, исполненного самых незаурядных качеств.

Тут комиссар почувствовал, что его выделяют из состава приглашенных. Вот только по какой причине, не потому ли, что он Кузьму зарубил?

– Выходит, они гуманисты-вольтерьянцы? – Пожилой даме оставалось спуститься еще на несколько ступенек вниз, но она решила вначале дождаться ответа.

– Боюсь, тут вы немного промахнулись, матушка.

– А где же твои звездочеты? – Из недр старухи раздался сухой свист, будто за ее грудью кто-то сдувал велосипедную камеру.

– Господа, я пригласил на обед и Родиона Аркадьевича с Ольгой Аркадьевной, также волею случая моих драгоценных гостей. И хоть они оказались застигнутыми врасплох вихрем событий и потому вид имеют, как вы уже успели заметить, весьма плачевный, однако ж, на мой взгляд, Родион Аркадьевич и Ольга Аркадьевна – в высшей степени интересные люди, и элемент некоторого разнообразия в наше офицерское застолье непременно должны внести. По крайней мере, я на это чрезвычайно рассчитываю. Вы же не будете иметь ничего против, господа?

– Без волхвов всяко вино, что ил бродильный, – бухнул Ваничкин и обнажил пану порченые цингой остатки зубов.

Активность Ваничкина, слывшего в полку человеком более неуравновешенным, чем кто-либо, не понравилась комполка.

– Успел уже где-то затянуть поршнем. Вели Кондрату глаз с него не спускать, – сказал он комиссару, – а то, того гляди, «выплывет параша, скажут, что наша».

Они поднялись мимо старухи, предусмотрительно отодвинувшейся к перилам, по скрипучей деревянной лестнице, раздваивающейся на первом марше. Свернули налево, к чучелу бурого медведя, приветствовавшего гостей, стоя на двух лапах с распахнутой пастью. Еще раз свернули налево и оказались в просторной светлой зале, с узкими окнами, выходившими на небольшую приусадебную полянку с той самой тургеневской скамейкой, возле которой останавливались комиссар с комполка.

Вошли и встали, точно по команде.

Беременная борзая с лаем вылетела из-под стола и перерезала им путь.

Пан ротмистр вначале закричал на нее: «Szalona!..», но потом присел и поцеловал в нос, извинился по-польски.