Пароход Бабелон

В году 1975 он вместе со своей женой Еленой Михайловной Голышевой инспектировал Театр русской драмы им. Самеда Вургуна в Баку, директором в котором тогда служила Ирина Петровна Новинская, вторая жена моего отца. Она-то и узнала случайно, что Николай Давидович неплохо знал деда Афанасия. Рассказала об этом моему отцу, собиравшему по крупицам сведения о своем отце.

Николая Давидовича с Еленой Михайловной пригласили в гости, позвали и меня. Когда папа попросил Николая Давидовича рассказать о моем деде, тот сказал всего три слова: «Рисковый был человек».

Отношения деда с Маргаритой Барской, наверное, тоже можно назвать рисковыми. Мара была не только актрисой, фотомоделью Александра Гринберга, сценаристом, одной из первых женщин-кинорежиссеров, родоначальницей советского детского кино, она была в высшей степени женщиной эмансипированной, со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями. Отношения у них с дедом складывались далеко не простые – ревновали друг друга, сходились, расходились, бурно переписывались.

Писем деда к Маре, к сожалению, не сохранилось – если бы они были в Баку, моя мама бы точно привезла их в Москву. Зато сохранилось несколько писем Мары к деду, которые мне любезно согласилась показать специалист по творчеству Маргариты Барской, историк кино и автор первой монографии о Барской Наталья Федоровна Милосердова.

И у меня, и у Натальи Федоровны сложилось предположение, что именно с легкой руки Маргариты Барской дед оказался в городе ветров. Каким образом он встретился с моей бабушкой Сарой, я могу лишь предполагать. Познакомить их могли родной брат бабушки, журналист и детский писатель Герцель Новогрудский и кузен бабушки, кинодраматург и соавтор Афанасия Милькина по сценарию к фильму «Измена» Александр (Шура) Новогрудский.

Дед Афанасий жил в Москве яркой наполненной жизнью, писал в газеты и журналы, влюблялся, женился, водил дружбу со многими яркими людьми, среди которых такие, например, как Дмитрий Фурманов, Иосиф Уткин, Вениамин Каверин, участвовал в литературных баталиях. Но, судя по рассказу «Подарок комиссару» и характеристике, данной ему Оттеном, к сражениям в книжной Москве «красному командиру со светлыми глазами» было не привыкать.

В ходе первой семейной поездки в Израиль я получил от жены деда Иосифа в подарок фотопортрет молоденького Афанасия в буденовке и косоворотке с расстегнутыми пуговицами. Лихой вид имел мой предок. Однако более всего поразила меня надпись на обороте: «Всякия курьезы случаются, а вот это я». Что хотел сказать этим дедушка, что для него было курьезом: сама революция или он в ней, или и то и другое? Неужели в 1926-м уже все понял? А что еще он знал к тому времени, что чувствовал?

У Франца Кафки есть на этот счет замечательный афоризм, суть которого сводится к тому, что истинный путь проходит по канату, натянутому не где-то там, далеко в небесах, а здесь, над землей, и предназначен он скорее для того, чтобы мы о него спотыкались, а не шли, как канатоходцы, балансируя с помощью шеста. Об этом постоянном человеческом свойстве – спотыкании над землей – и мой роман, хотя, если честно, у меня, такого же спотыкающегося, как и все, нет абсолютной уверенности, что он – мой, что это я его написал.