Пароль не нужен

Вечером Гиацинтов был вызван на прием к Спиридону Дионисьевичу. Три часа начальник контрразведки просидел в приемной и односложно отвечал на вопросы секретаря правительства. Гиацинтов догадывался, зачем его вызвал премьер: провал операции с Блюхером. Но, как всякий человек, он цеплялся за малейшую соломинку и мечтал о том, что Меркулов еще ничего не знает о провале с Блюхером, а вызвал его для того, чтобы отправить в Вашингтон — помочь военной миссии профессора Гаврилина. Это была затаенная мечта полковника — Гиацинтов смертельно устал. Он даже себе боялся признаваться в этом и последнее время особенно бодрился на людях. Для контрразведчика усталость подобна смерти. Иногда, вернувшись домой после страшных ночных допросов, он лежал на кровати до утра и сентиментально, несколько даже истерично мечтал о солнечном дне на берегу моря с какой-нибудь юной девушкой. Только не возле этого моря, а около другого, там, где никто не понимает по-русски, где можно кричать во все горло на пустом, бесконечном пляже, и никто не услышит твоего голоса, и тебя самого никто не узнает и никогда не сможет узнать. А у девушки с длинными голубыми глазами в белом спортивном платье из тяжелой чесучи с красным кушаком должны быть обязательно тонкие руки, и ходить она должна чуть откинувшись назад, а грудь у нее обязательно чтобы большая и с острыми сосками. Он бы с ней жил на берегу, в доме с плоской крышей, а балки из темного дерева, окружающие террасу, увиты толстым плющом, через который пробивалось бы солнце. Они бы сидели по вечерам у лампы и читали бы друг другу Гомера и Овидия...

Дальше Гиацинтов никогда не мечтал, потому что никак не мог придумать себе занятия. Иногда он хотел быть рыбаком и завести яхту, наподобие той, которую купил в Америке Бриннер, но рыбалка ему быстро надоела — и в мечтах и наяву. Иногда он видел себя наездником в широкополой шляпе среди пустой красной равнины. Но никогда, ни разу — с тех пор, как он сменил мундир штабс-капитана артиллерии на френч полковника контрразведки, — ни разу в мечтах он не видел себя среди людей. Он всегда видел себя одного, а девушку чаще всего со спины или только ее глаза, да и то ночью.

— Кирилл Николаевич, — вкрадчиво окликнул его Фривейский, — господин премьер-министр просит вас...

Услыхав скрипучий голос секретаря, Гиацинтов вернулся на землю, в этот деревянный кабинет, где пахло духами, как у женщины, и еще чем-то горьковатым. Возвращение это было резким, как толчок. И полковник понял, что, конечно, в Вашингтон Меркулов его не пошлет, потому что в дипломаты лезет каждый, а в ассенизаторы, вроде него, жандарма, пойди замани кого-нибудь из этой интеллигентской сволочи. Полковник понял, что речь конечно же пойдет о провале операции с Блюхером и разговор будет не из приятных.

— Послушайте, полковник, — сказал Меркулов, не поздоровавшись и не глядя на Гиацинтова, — я, конечно, имею забот несколько более, чем вы. Я должен читать сообщения консулов из-за границы, у меня в государстве керосина нет, маяки на побережье гаснут, я денег учительству три месяца не платил, у меня идет победоносное наступление на красных, которое не удавалось никому после Деникина, и, естественно, я не могу, я практически не имею времени разбираться с вашими вонючими агентами и доносчиками! Понятно вам?! — Меркулов задышал носом, что выражало у него высшую степень обиды. — Что я вам, пугало огородное? Ну, не вышло у вас — так и бог с ним! Но поначалу-то хоть проверьте, прежде чем своему премьеру сообщать о том, как возмущенный народ уничтожил красного министра Блюхера.

— Я хотел порадовать вас, Спиридон Дионисьевич...

— Я вам ваше превосходительство, а не Спиридон Дионисьевич! Одного конфуза с меня хватит, двух не хочу! Отправили арестованных большевиков в Китай или еще не успели?

— Сейчас началась погрузка.

— Отменить. Всех их оставите здесь. Чем бездельничать и искать себе легких путей, извольте-ка подготовить процесс, который покажет миру, как Москва гадит всюду, где только начинает ослабляться бдительность! Мы должны показать органическую связь красного подполья с Читой. Надо скомпрометировать большевизм, понятно это вам?! Все. Сроку даю полтора месяца. Идите, полковник, вы мне сегодня отвратительны!

— Ваше превосходительство, позвольте подать рапорт об отставке.

— Что?!

— В отставку хочу. Лучше вагоны разгружать.

Меркулов вышел из-за стола, приблизился вплотную к полковнику, стал перед ним на мысочки: Гиацинтов был выше премьера на три головы. Поднял руки, взял полковника за уши, притянул его голову книзу — к своей.