Пароль: «Тишина над Балтикой»

Тихонов медленно шел по коридору к выходу из Управления в мрачных раздумьях. Положение оказалось незавидным: Раскольников и Берзин объявлены врагами народа, многие сотрудники Разведупра исчезли, то есть, скорее всего, арестованы тоже как враги народа. Он служил с ними, являлся подчиненным Берзина, соответственно имел со всеми служебные и неслужебные контакты. Такие же «бдительные» люди, как члены парткомиссии, предъявят обвинение, мол, был связан с врагами, поэтому и сам стал врагом. Совместную службу с Раскольниковым припомнят и рекомендацию в партию, потом так вывернут дело, что ему несдобровать. Вслед за исключением из партии последует арест и обвинения в том, чего не совершал. Он был чист перед законом и перед своей страной, но в условиях повсеместной борьбы с врагами народа невиновность доказать будет сложно. Хорошо, что мать, Наташа и Павлик находятся далеко от Москвы, до них непросто дотянуться. А у него, видать, судьба такая: не поставили к стенке в 1918 году, когда расправлялись с офицерами, значит, тяжкий жребий настигнет в 1938-м. Прошедшие двадцать лет можно считать подарком судьбы!

Тихонов отворил тяжелую дубовую дверь и вышел на улицу. Еще светило солнце, но августовский день заканчивался. Рядом с подъездом стояла черная машина, около которой в напряженном ожидании топтались трое сотрудников НКВД. «Вот эти приехали за мной», — догадался Владимир Константинович.

Прозвучали команды:

— Предъявите документы!

— Капитан второго ранга Тихонов, вы задержаны!

— Пройдите в машину!

Очень быстро машина оказалась в тюремном дворе, Тихонова под охраной завели внутрь здания. Дальше все происходило, будто бы с посторонним человеком: оформили, отобрали документы и ордена, обыскали, сфотографировали анфас и в профиль, отвели в камеру. Он воспринимал происходящее, словно со стороны: видел тюремную камеру, в которой, кроме него, находился пожилой человек в дорогом шерстяном костюме, мятом и испачканном грязью. Слышал матерную брань надзирателей в коридоре. Видел, что трижды в сутки им приносили еду и сосед заставлял его есть, чтобы сохранить силы. Видел, что через несколько дней его повели на допрос. Он все видел, но ни о чем не думал: сознание, видимо, из чувства самосохранения отключилось.

Оно заработало лишь в тот момент, когда в комнату для допросов вошел следователь. Память подсказала Тихонову, что человек, арестовавший его в 1918 году в Адмиралтействе, и следователь, который вел допрос в 1938 году, очень похожи внешне. Факт заставил встрепенуться и организовать самооборону. Следователь расстегнул ворот гимнастерки, закурил и небрежным тоном заявил:

— Мне с тобой, Тихонов, возиться некогда. Без тебя забот невпроворот. Твое дело совершенно ясное: враг народа и невозвращенец Раскольников специально пристроил тебя, бывшего царского офицера, в партию и направил служить в Разведывательное управление Красной Армии, где свил свое паскудное гнездо другой враг народа — Берзин. Вместе с Берзиным ты вредил нашей разведке, вместе плодили шпионов, работавших против Советской Родины. Как сказал товарищ Сталин, в нашу разведку проникли люди, работавшие на Германию, Польшу, Японию. И ты, Тихонов, этому способствовал. Потому что ты сам враг. Вот тебе бумага, пиши признательные показания о том, что ты — террорист. Что ты смотришь на меня? Не хочешь писать?

Тихонов негромко сказал:

— Мне нечего писать. На иностранные разведки я не работал. Раскольникова не видел со времен Гражданской войны, когда он во главе Каспийской военной флотилии громил белогвардейцев. Берзин был начальником Разведупра, с ним лично я контактировал очень мало и вредить Родине не собирался. Как я должен признаваться в том, что я являюсь террористом, вообще не понимаю.

— Я тебе объясню, — сказал следователь и встал. Зашел за спину Тихонову, с силой ткнул ладонью в затылок так, что тот ударился лицом о стол, разбив нос и губы.

Потом брезгливо взял со стола лист бумаги и продолжил мысль:

— Видишь, какой ты мерзавец! Бумагу кровищей измазал. Ладно, после переделаешь начисто, а сейчас быстро пиши признание в терроризме.

С трудом шевеля разбитыми губами, роняя капли крови, Тихонов хрипло ответил:

— Следствию потребуются доказательства моих преступлений. Но их нет, потому что я их не совершал.

Следователь отмахнулся, как от мухи:

— Никому доказательства не потребуются. Наш Генеральный прокурор Андрей Януарьевич Вышинский учит, что признание — царица доказательств. Признаешься — будешь спокойно ждать суда в камере. Так что пиши, как вместе с врагом народа Берзиным готовил террористические акты против советского руководства.

— Не в чем мне признаваться, — опустив голову, повторил разведчик.

— Придется освежить тебе память, — прошипел сквозь зубы следователь и ударил кулаком в лицо, опрокинул на пол, а потом бил сапогами, пока не утомился.

В себя Тихонов пришел в камере. Сосед мокрым носовым платком стирал ему кровь с лица. Огнем горело и болело все: лицо, челюсть, нос, ухо, а более всего болели отбитые ударами сапог внутренности. Сосед немного успокоил: