Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]

Насвистывая «Марсельезу», я начал демонстративно убирать гостиную. Все надо было привести в порядок: подсвечник поставить на каминную полку, вымыть пепельницу, вытереть пыль… Позже я зажег керосиновую лампу и сел в кресло с книгой, но не с легкомысленным Вудхаусом, а с серьезной книгой, воспитывающей волю, драмой Ибсена «Бранд».

Однако чтение продвигалось туго. Я то и дело отвлекался от этой жемчужины норвежской литературы и оглядывал большую комнату, в которой тени сгущались с каждой минутой. Воображение работало вовсю: мне чудились страшные видения, как будто примчавшиеся сюда на помеле. Почему мне знакомо описание корабля-призрака, о котором говорил Тённес Тубиасен? Ах да, он же как две капли воды похож на модель корабля, что висит в моей комнате. Странно… Что-то скрипит. Да ведь это старое дерево скрипит при изменении температуры. Надо взять себя в руки и читать дальше. Где я остановился? Неужели все еще на первой странице?

Наконец я заставил себя прочитать первые два акта и взглянул на часы. Половина одиннадцатого — пора ложиться. Я отложил книгу, громко зевнул и решительным шагом направился в комнату капитана.

Переступив порог комнаты, я вздрогнул от ужаса: на меня шел высокий человек с коптящей лампой в руке. Проклятое зеркало — нервы мои совсем расшатались. Свет лампы трепетал на старых картинах, изображавших пышнотелых женщин в соблазнительных позах, из-за фосфорно-желтых обоев и неяркого света в этих фигурах мерещилось что-то дьявольское. Моя тень упала на узкую кровать, показавшуюся мне открытым гробом. Внутренний голос опять шепнул мне: «К чему тебе все это? Иди и ляг у себя в комнате!» Но мое внутреннее «я» отвечало: «Слово есть слово, и мужчина должен его держать». Черпая силы в непреклонности ибсеновского Бранда, я переоделся в пижаму.

Воздух в комнате был тяжелый, и я открыл окно. Ночь была ветреная, небо обложило тучами, и по земле стелилась мохнатая мгла. На море белели сгустки тумана. Я опять услышал голос далекого ревуна, который сливался с шумом прибоя, казалось, будто пустынная природа подает свой голос. Хорошо, когда в такую ночь у тебя есть крыша над головой.

Я проверил пистолет Арне и положил его так, чтобы он был у меня под рукой. Потом погасил лампу и лег. Через минуту я уже крепко спал. Возможно, точно так же спят люди и в домах, которые через несколько часов рухнут от землетрясения, воспламенятся от молнии или будут сметены обвалом. Если б нам дано было угадывать будущее хотя бы на пять минут вперед, мы погибли бы от бессонницы.

Не знаю, что разбудило меня: то ли звук, то ли необъяснимый инстинкт. Подсознание забило тревогу, и красный сигнал опасности вспыхнул в моем сне: проснись, Пауль! Проснись! Только что я бежал вверх по темной лестнице из подвала, чтобы вырваться на свежий воздух, добежал до двери… Тут я открыл глаза и спросонья оглядел комнату. Я не сразу сообразил, где нахожусь, потом вспомнил и машинально посмотрел на зеркало.

В просвет между тучами выглянула луна, зеркало отразило бледный молочный свет. Я, как загипнотизированный, смотрел на матовую поверхность зеркала. Что это? Почему все вдруг куда-то поехало? Стулья, стол?.. Нет, все оставалось на своих местах, это медленно повернулось зеркало. Наконец я сообразил, что открывается потайная дверь. Сперва скрипели перила… Потом скрипнули петли… темный проем стал шире.

Я оцепенел от страха, меня как будто связали по рукам и ногам и опустили в бочку с холодной водой. Белые, ледяные волны ужаса накатывали на мою голову, обдавали морозными брызгами затылок и спину. Никогда в жизни мне не было так жутко. В проеме показался высокий человек и бесшумно двинулся к кровати. Послышался шорох брезентовой робы. За ним показался другой, потом третий… Господи, это была целая процессия!

Наконец ко мне вернулась способность двигаться. Я быстро потянулся к пистолету. Если бы мне удалось схватить его, я вслепую разрядил бы всю обойму. Но мои пальцы лишь скользнули по рукоятке. Я получил сильный удар по голове, словно на меня обрушили кусок скалы, и потерял сознание.

Не знаю, долго ли я пробыл в беспамятстве, вряд ли больше двух-трех минут. Но, даже очнувшись, я не чувствовал ясности в голове. Я плавал между сном и явью. Сквозь тяжелую полудрему я чувствовал, как голова раскалывается от боли. Тело не подчинялось оглушенному мозгу, я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Лунный свет стал ярче, и я мог наблюдать за тем, что происходит в комнате, хотя контуры предметов расплывались у меня перед глазами.