Партия или Мафия? Разворованная республика

Меня иногда спрашивают, как проходят заседания Политбюро, возможно ли противоборство мнений? И да и нет. Да — потому что в Политбюро представлены люди неодинакового образования, интересов. Нет — поскольку прошлый опыт этих людей унифицирован, принцип отбора таков, что туда попадают работники строго определенных качеств и характеристик, и существует единство главных целей — удержаться как можно дольше. А посему противоречия не выходят наружу. Вернее, если вываливаются, то это чье-то начало или конец существования. На одном и том же заседании бюро или оппоненты «поедают» Генсека, или он — оппозицию. Если даже по причине временного равновесия сил сейчас же не начинаются расправы, они будут в скором времени — Политбюро как организм не приемлет чужеродного тела, отталкивает его. Оппозиция, если не побеждает, непременно оказывается в меньшинстве: самые робкие ее члены перебрасываются на сторону Генсека. И наступает реакция — из Политбюро удаляются в порядке очередности: наиболее влиятельные адепты оппозиции, затем колеблющийся центр и наконец те, кто когда-то предал и оставил ее.

Предвижу возражения: существуют расхождения в бюро между консерваторами и либералами. И верно: случается иногда, что партократия жертвует наиболее ревностными ее почитателями — догматиками. Они отдаются на растерзание новым силам, рвущимся к власти. Но здесь действует простой расчет: консерваторы, одряхлевшие и скомпрометированные бывшими связями, лишают режим гибкости, в то время как «либералы», охотно предав и продав свои принципы за место под солнцем — за членство в политбюро, — становятся консервативнее консерваторов. Цепляясь за только что приобретенные привилегии, губят и душат любой «диссидент» (не исключено — и тот, на гребне которого они поднялись). В дураках остается народ, который еще раз предали.

Пока Генсек остается Генсеком, для него нет невозможного: партаппарат полностью в его распоряжении. И это — единственно реальная сила. Другие члены политбюро оторваны от аппарата, для них представительство в политбюро — акт престижа, или связаны с небольшой его частью — с пропагандой, кадрами. Они зачастую беспомощны и сами постоянно находятся под обстрелом партаппарата, послушного и покорного в руках Генсека (их критикуют время от времени за деятельность курируемых ими министерств и ведомств).

Но почему не допустить на бюро хотя бы некоторой степени свободы, откровенного, делового обсуждения? Решения от этого только выиграют, будут более продуманны״ ми и обоснованными. Но кто сможет измерить, где кончается дискуссия по существу, рассмотрение и прения, а где начинается подрыв авторитета секретаря? Видите, куда могут привести вопросы. Не лучше ли заранее распределить роли? Так что если и приедут ревизоры из столицы, не почувствуют, а узнают — не скажут. И в Москве не иначе. И Джафарова сняли. Но до этого он позвонил:

— Ты писал статью в «Правду»?

— Нет. Суходеев.

— Врешь. Но все равно плохо. Есть новость, даже две — занятная и дрянная. Тебя переводят в Москву: будешь в секретариате редактировать материалы к съезду и ждать Алиева. Его забирают в ЦК КПСС секретарем. Поздравляю. А вот другое известие — у меня рак. Так что приедешь на похороны…

В ЦК КПСС было: душевная сухость, черствость, равнодушие. Дураков подчиняли, слабых эксплуатировали, умных и сильных стремились превратить в друзей. И всех — в орудия личных интересов.

Джафаров оказался не вполне прав: у него действительно была опухоль мозга, и он умер, но Алиева не утвердили секретарем ЦК КПСС. Он выступил на съезде неудачно, заискивал перед Брежневым, перебрал в подобострастных и верноподданнических реляциях, а может быть, Брежнев просто решил повременить и еще раз присмотреться к деятельному секретарю — не пришло, видимо, время переносить эксперимент в центр. Да и сам Алиев с годами стал осмотрительнее: в тупиковом исходе своих дел он приблизился к перекрестку, где надо было решать, стряхнув остатки доктринерства, двинуться дальше! Не отважился. Он застрял на полпути, устрашившись неминуемых последствий, запутался и стал путать других. Это не зачеркивает его вопроса. Это побуждает других ставить их иначе. И искать ответы. Другие ответы, надежные.

* * *

…Баку был белым, как в шторм застывший седой Каспий. Солнце, нависшее над набережной…

— Уезжаешь, значит?

— Да.

— Ничего не достиг полетом, решил хоть чего-то достичь хромая?.. Сумасшедший.

— Кто?

Алиев смотрит на меня хмуро, сдвинув брови. Задумался:

— Действительно, кто? — отвернулся: боялся первого движения души — оно было искренним.

Потом была автострада, широкая, прямая, как взлетная полоса. И взлетная полоса — как автострада.

В Мюнхене спросили:

— Ситуация в Азербайджане не похожа на Уотергейт?

Подумал: почему в Европе так смутно представляют то, что происходит в России.

Глава IV. …ДОСТИЧЬ ХРОМАЯ

Что если попытаться жизнь, как киноленту, прокрутить в обратную сторону — от конца в начало. Остановить пленку. Присмотреться. Вдуматься…