Партия на троих

Гвардейцы шли вперед, беспощадно добивая всех уцелевших ниарцев. Не давая времени танкам противника выбраться из-под завалов, они заскакивали на них сверху, открывали люки и швыряли внутрь гранаты. Добравшись до площади, республиканцы рассыпались по укрытиям, которых стало куда больше прежнего из-за обломков разрушившихся домов, и стали, прикрывая друг друга, короткими перебежками подбираться к противнику. Только когда расстояние от позиций морской пехоты стало совсем небольшим, они, предварительно забросав все гранатами, ринулись в атаку. Завязался жестокий рукопашный бой, в котором гвардейцы имели одно неоспоримое преимущество: доспехи. Мршаа, вытащив из-за спины хорошо сбалансированный, остро отточенный офицерский топорик, разил им морпехов направо и налево, прорубаясь вперед. Ножи противника бессильно царапали его кирасу, стараясь отыскать в доспехе уязвимые места, но не зря он долгое время обучался тонкостям рукопашного боя в полном боевом снаряжении. Постоянно уходя с линии удара, Раэлен подставлял лишь хорошо бронированные части тела, не оставляя ни малейшего шанса попасть холодным оружием в места сочленений деталей бронекостюма.

Это была даже не рукопашная драка, а какое-то кровавое побоище. Морпехи дрогнули и бросились бежать. Настала очередь солдат Ооласа стрелять в спины бегущим. Появилась возможность выбить врага из уже занятых кварталов, и хоть немного разжать кольцо, туго стянувшееся вокруг защитников города.

Сняв шлем, Раэлен присел на капот сгоревшей машины, чтобы отдышаться. Вокруг него бегали, суетились, закрепляясь на новых рубежах, пехотинцы в шинелях; подходили свежие силы, готовившиеся к зачистке домов на соседней улице, но его работа на этом участке фронта закончилась, и теперь можно немного передохнуть. Ствол автомата раскалился от стрельбы, доспех покрылся пылью и кровью убитых им морпехов. Мршаа вспомнил, как после первой рукопашной схватки, которую довелось пережить, его долго рвало съеденным завтраком, потом желудочным соком напополам с желчью, и ещё дольше просто тошнило…

Закинув автомат на плечо, к нему подошел полковник. Присев рядом, он протянул бывшему майору трофейный ниарский гар-гар.

— Бойня, — коротко бросил пехотинец.

Мршаа молча кивнул. В последние дни он часто думал о том, как эта война отличается от воспоминаний о той, давно прошедшей. Тогда было страшно, жутко страшно — это Раэлен хорошо запомнил. Сейчас страх притупился, и на его место пришло тошнотворное ощущение мерзости и бессмысленности происходящего. Ореол романтичности войны для него исчез ещё во время первого противостояния с Ниаром, а теперь исчезли и мысли, будто война может быть справедливой и благородной. Всё слишком запутанно. Вот, скажем, граф Тилли, чьи войска сейчас штурмуют Шат Наар — кто он? Герой, сражающийся за правое дело, за свободу стонущих под пятой оккупантов соотечественников, или хладнокровный убийца, приказавший расстреливать из артиллерии городские кварталы, в которых оставалось множество гражданских? Как относиться к принцу Теи Ривеллу — как к освободителю или агрессору? Насколько можно считать республику Оолас жертвой коварного нападения, если его причиной было желание вернуть то, что ниарцы считали своим по праву?

Можно ли вообще считать «своим» какой бы то ни было участок суши? Страны создаются и гибнут, народы поднимают голову и растворяются в вечности — а реки. Горы, поля остаются на месте. Человеческая история лишь крохотное мгновение в сравнении с историей планеты. Так имеет ли право хоть кто-то претендовать вот на тот холм или на это озеро?

Мысли роились в голове Раэлена, не давали ему покоя. Сражение за столицу стало лишено для него смысла, участие в нём он воспринимал как часть своей работы — словно вбивал гвозди. Он даже не видел врагов в ниарских солдатах, как не мог видеть противника в гвоздях.

К сидящим офицерам подошел сержант. Рубашка под распахнутой шинелью промокла от пота, лицо стало черным от пота и пыли, поднявшейся после подрыва зданий, но глаза ярко сияли, а зубы, обнаженные широкой улыбкой, казались белоснежными.

— Господин полковник, улица очищена от неприятеля. Ох, и задали мы им жару! Как они бежали, как бежали! — весело произнес он, цокнув языком. Достав из кармана солнцезащитные очки с большими стеклами, пехотинец продемонстрировал их офицерам. — Смотрите, чем я разжился. Забрал у пилота с подбитого летуна. Ублюдок был ещё жив, когда я его нашел, и, думаю, теперь горько жалеет об этом: ребятам надо сорвать на ком-то злость, сегодня они потеряли немало хороших товарищей…

Лераан Итшаа раздал несколько новых распоряжений и, отпустив сержанта, грустно покачал головой.