— Я пришел к тому же заключению, — согласился Голованов. Очевидно, Олег произнёс последние мысли вслух. — Когда мы поняли, что не одни наблюдаем за аборигенами, всё встало на свои места. Зная, что искать, мы за последние месяцы обнаружили, что именно Подземный Город стоит за интересом к биотехнологиям, который можно видеть на Шат’рэ. Учитывая, что пришельцы, похоже, вообще не используют машины в том виде, как их понимаем мы, теперь ясно, кто за это в ответе. Хотя и непонятно с какой целью.
— Меня назвали осквернённым, — задумался Макаров. — Может, какой-то религиозный культ? Эдакие космические амиши. Только не столь миролюбивые.
— Это не лишено смысла. Фанатики, обращающие целые цивилизации в свою веру через захват ключевых постов в местных государствах.
— … И массовой обработки сознания, — осенило Макарова. — Вот зачем им повышение способностей шатрэнианцев к эмпатии! Сделать более податливыми, управляемыми, восприимчивыми к чужим идеям. Эмпатия, гасящая конфликты, заставляющая непримиримых врагов заключить мир, революционеров превратить тренировочные лагеря в деревни.
— Не знаю. В последнее время они не выглядят слишком сопереживающими своим ближним. Если я хоть что-то понимаю в общественных науках, эта страна находится на грани социального взрыва. Директория скатилась в жесткий авторитаризм, выборы давно превратились в формальность, народ лишили какой бы то ни было возможности влиять на государственную политику. При этом экономика находится в стагнации, кризис год от года только углубляется. Люди молчали — но за несколько месяцев всё поменялось. Планета буквально бурлит. Переворот в Ниаре, восстание против военной хунты в Брагоне, митинги, забастовки, акции протеста — все это звенья одной цепи.
Олег задумался. Кусочки мозаики сложились в единую картину. Сладковатый воздух, беспроводная биологическая сеть, эмпатия, растущая раздражительность шатрэнианцев в последние недели. Чего бы не добивались фанатики-пришельцы, для своих задач они использовали какой-то химикат, распылённый в атмосфере. Когда нейронная сеть пришельцев рухнула, они потеряли контроль над его выработкой. Концентрация седативного вещества снижалась, и теперь подавленная агрессия, годами копившаяся в аборигенах, готова была выплеснуться наружу. И да помогут боги тому, кто окажется на пути хлынувшего потока.
Мршаа уже видел перед собой здание Директората — массивное, величественное, угнетающе возвышавшееся над прилегающими кварталами. Когда-то на этом месте стоял замок местного князя, потом темница, рыночная площадь — и вот теперь возвышался ступенчатый небоскреб, обнесенный крепким стальным забором. Перед ним был разбит парк с ровно, под линеечку, скошенной травой, стрижеными кронами деревьев, фонтанчиками и гладким мрамором пешеходных дорожек. Здание хорошо охранялось. По периметру были расставлены камеры, парк патрулировали одетые в парадную фору солдаты, контрольно-пропускной пункт у въезда на прилегающую территорию охраняли доты и массивные стальные столбики-заграждения, в случае необходимости втягивавшиеся в бетонную основу для пропуска правительственных кортежей. Впрочем, за годы службы Раэлен видел и не такое.
Все ближе подходя к небоскребу, Мршаа думал, как же сильно он изменился за последнее время. Прежде его сознание словно спало — теперь же мозг работал с полной отдачей, ставя все новые вопросы и пытаясь находить на них ответы. Хотя он давно был связан с подпольем, за время работы в Легионе его много раз одолевали сомнения, сможет ли в решающий момент направить оружие в сторону сослуживцев. Теперь, когда стало известно о пришельцах, о том, что они, очевидно, проникли в правительство Директории, сомнения развеялись. Теперь революция была больше чем бунтом против коррумпированной власти, она превратилась ещё и в борьбу с инопланетными захватчиками.
День был холодный, промозглый. Неотвратимо набиравшие силу осенние холода заставляли поплотней закутываться в верхнюю одежду. Впрочем, Раэлну это не помогало: под пальто его тело холодил ствол автомата и острие офицерского топорика Легиона, невесть как оказавшегося в запасниках революционеров. По телу пробегала хорошо знакомая судорога — как и всегда перед боем или спецоперацией. Но на сей раз не было и следа дрожи в руках — то, что Мршаа годами считал посттравматическим синдромом, исчезло без следа вместе с сомнениями. Он давно не чувствовал себя настолько полным жизни.
К правительственному зданию тянулись клерки, торопившиеся занять места в кабинетах после обеденного перерыва. Все они направлялись к главной проходной, сквозь которую их словно засасывало внутрь, за забор.