Партия расстрелянных

Комментируя итоги первого года чистки, Бармин писал: «Близко зная командный состав Красной Армии, я могу насчитать лишь около десяти действительно талантливых и самостоятельных полководцев, могущих творчески руководить операциями и способных управлять массами войск в обстановке величайшего напряжения современной войны. Сталин может похвалиться тем, что одной июньской расправой (суд над военачальниками.— В. Р.) он уничтожил семерых из них… Остались лишь двое крупных полководцев — маршалы Блюхер и Егоров. Остались… Надолго ли?» [476]

Июньский процесс 1937 года стал сигналом к развёртыванию истребительного похода против военных кадров. Уже через девять дней после расстрела подсудимых было арестовано 980 командиров и политработников [477].

21 июня был подписан секретный приказ Ворошилова и Ежова, призывавший всех военнослужащих, «замешанных в деятельности контрреволюционных фашистских и вредительских организаций или знавших об их существовании», явиться с повинной, за что была обещана амнистия. Тот факт, что никто не принёс повинную, только разжёг ярость Сталина, потребовавшего усиления репрессий в армии. Летом 1937 года Ежов на совещании в НКВД сообщил, что Сталин считает: «военно-фашистский заговор должен иметь ряд ответвлений» [478].

Значительная часть арестов высших военачальников производилась по непосредственным указаниям Сталина. Так, ознакомившись в августе 1937 года с протоколом допроса заместителя начальника разведуправления РККА Александровского, Сталин отослал его Ежову, сделав пометки «взять», «арестовать» против 30 фамилий, названных подследственным [479].

Во всех воинских частях была создана атмосфера истерической охоты за врагами народа, к которым в первую очередь были отнесены, разумеется, бывшие участники оппозиций. Во всех воинских частях и военных учебных заведениях был налажен их доскональный учёт. Так, военком Военно-электротехнической академии направил в ПУР список 269 коммунистов Академии, «участвовавших в оппозициях и антипартийных группировках, имевших колебания, выступавших в защиту оппозиционеров или имевших с последними связь» [480].

Другой категорией лиц, подлежащих тотальной чистке, были представители национальностей, имевших государственные образования за пределами СССР. 10 марта 1938 года Маленков поручил Мехлису представить списки армейских коммунистов — поляков, немцев, латышей, эстонцев, финнов, литовцев, болгар, греков, корейцев и представителей ряда других национальностей. В июне 1938 года Ворошиловым была подписана директива об увольнении из РККА командиров и политработников этих национальностей или уроженцев заграницы [481]. В этом проявилось присущее Сталину мнение о ненадёжности всех «инородцев», их способности предать социалистические принципы, даже в тех случаях, когда они отдали их защите всю свою предшествующую жизнь.

В Наркомате обороны вёлся тщательный учёт репрессированных командиров. Как сообщалось в докладной записке начальника управления НКО по начсоставу Щаденко, направленной Сталину, Молотову, Ворошилову и Андрееву, с 1 марта 1937 года по 1 марта 1938 года из РККА были уволены 21,3 тыс. чел., в том числе по политическим мотивам 17,4 тыс. чел., из которых 5329 чел. было арестовано. Репрессии касались прежде всего высшего комсостава, но серьёзно ослабленным оказалось также низшее и среднее командное звено. Только с 1 января по 1 ноября 1937 года из РККА было уволено более 14,5 тыс. капитанов и лейтенантов [482].

Параллельно вакханалии репрессий в армии развернулась эпидемия самоубийств. Кончали с собой в основном лица, подвергнутые травле и ожидавшие близкого ареста. Например, начальник одного из управлений Наркомата обороны Левензон застрелился после того, как был обвинён в симпатиях к Троцкому, проявленных 12—15 лет назад. Всего в РККА было зарегистрировано в 1937 году 728, а в 1938 году — 832 случая самоубийств или покушений на самоубийство [483].

Многие командиры, прошедшие через первые этапы репрессий (исключение из партии или увольнение из армии), вступали на единственно доступный путь борьбы за своё спасение, направляя жалобы и апелляции в вышестоящие органы. Поток жалоб был настолько велик, что бюрократический аппарат не успевал их разбирать. В начале 1938 года Щаденко составил справку, в которой указывалось, что в Наркомате обороны накопилось 20 тысяч вовсе не рассмотренных жалоб и 34 тысячи жалоб, по которым не принято окончательного решения [484].

Лишь в августе 1938 года, когда последствия погрома, учинённого в армии, стали угрожать потерей управляемости ею, была создана специальная комиссия для разбора жалоб уволенных командиров. Она рассмотрела около 30 тысяч заявлений и возвратила в Красную Армию около 12,5 тысяч командиров и политработников [485].