Партия тори-консерваторов и «конституционная революция» 1822-1835 гг. в Великобритании

Традиционность политических институтов и практик, а также и их очевидная укорененность в общем праве, требовали профессиональных юридических познаний не только от спикера палаты общин, но и от парламентариев.353 Начиная со второй половины XVI в. и вплоть до Славной революции наблюдается увеличение численности выпускников судебных иннов среди членов палаты общин.354 Исследователями справедливо отмечается, что юристы общего права были единственной профессиональной группой, так широко представленной в парламенте.355 Данная тенденция сохранилась и в XVIII в. Политический дневник лорда Колчестера, благодаря которому мы имеем возможность составить довольно полную картину парламентского представительства в конце столетия, указывает, что 38 парламентариев имели юридическое образование, полученное в судебных иннах. Сопоставимое количество членов палаты общин обучались юридической профессии в университетах.356 Хотя в конце XVIII в. юристы общего права уже не являлись единственной профессиональной группой в английском парламенте, то обстоятельство, что к началу XIX в. каждый девятый парламентарий имел профессиональное юридическое образование, только подчеркивает уникальную роль и значение общего права в процессе трансформации конституционного устройства и партийно-политической системы Великобритании первой трети 20-х – середины 30-х гг. XIX в.

Наконец, еще одним аспектом того сложного и комплексного влияния, которое оказало английское общее право на процесс эволюции английских политических институтов и практик на протяжении «долгого XVIII в.», стал вопрос открытости парламентских дебатов и публикации парламентских отчетов. Он ведет свое начало от парламентской привилегии свободы слова, и в нем тесно переплетаются два взаимосвязанных момента. С одной стороны, речь идет об официальной публикацией отчетов, производимых парламентом или с его согласия. С другой – о сообщениях о деятельности парламента в прессе. Как это не покажется удивительным, но парламентские слушания в Вестминстере продолжали оставаться закрытыми почти до середины XIX в.357 Вплоть до 1875 г. существовал подтверждавшийся от сессии к сессии запрет на присутствие посторонних в палате общин.358 Подобная непубличность парламента имела своим следствием то обстоятельство, что до 1771 г. парламентские дебаты не подлежали освещению в прессе.359 Но и после 1771 г. этот принцип секретности перестал действовать не в результате изменений в законодательстве, что было бы типично в привычной для нас конституционной модели, но лишь благодаря толерантному отношению правительства к незаконным приемам работы прессы.360 До 1790 г. палата общин могла преследовать прессу, пользуясь весьма расплывчатым определением «клеветы», характерным для общего права, фактически запрещая любую публикацию, «нарушающую общественное спокойствие».361

Важную роль в установлении отношений между парламентом и прессой сыграл судебный прецедент, известный как дело Стокдейл против Хансардов.362 В 1836 г. книгоиздатель У. Стокдейл был упомянут в одном из отчетов тюремных инспекторов, которые рассматривались в палате общин. Тюремный инспектор охарактеризовал книгу, изданную У. Стокдейлом, как непристойную и неподходящую для тюремного чтения. Тогда У. Стокдейл привлек Хансардов к ответственности как издателей отчета тюремных инспекторов (они были включены в парламентские отчеты). В ответ на иск Хансарды представили доказательства, что палата приняла постановление о публикации отчета. Жюри присяжных вынесло вердикт в пользу ответчиков на том основании, что оспариваемое высказывание правдиво. Однако лорд-верховный судья (Lord Chief Justice) Дж. Э. Денман оспорил привилегии палаты. Он выразил мнение суда о том, что указания палаты опубликовать все парламентские отчеты не дает издателям подобных отчетов освобождения от привлечения к ответственности по искам о клевете на основании содержания отчетов.363

Таким образом, английский опыт взаимоотношений парламента с прессой, как на протяжении «долгого XVIII в.» в целом, так и периода 1822-1835 гг. в частности, ставит под сомнение ту тесную, а, по мнению многих исследователей, необходимую связь между парламентским представительством и открытыми публичными слушаниями. Напротив, создается устойчивое впечатление, что «элита собравшихся в Вестминстере сановников» вовсе не была заинтересована в том, чтобы «видеть отчетливо публику или своих избирателей».364