Партия в преферанс

Когда расплачивался за продукты и водку, опять почувствовал на себе цепкий взгляд красномордого. Николай расстегнул молнию на сумке и заметил, что мужик из автобуса без стеснения разглядывает её содержимое. Укороченная ручка лопаты, которой запасся зараннее, предательски выпирала из сумки. Взгляд мордастого несколько дольше обычного задержался на ней. Николай напряг память, но так и не вспомнил, кого напоминает коренастый мужчина. Впору подойти и спросить, подумал он, но сделать это не решился. Наверняка родственник кого-нибудь из тех пацанов, с кем гонял вместе собак, наконец сообразил он. А что излишне внимательный, так на селе к незнакомым всегда относились с повышенным интересом: откуда да кто такой, к кому приехал.

Николай дошел до конца улицы и остановился. Раньше с этой стороны поселка располагался молокозавод. Когда ходили в Родоманово за хлебом, это место старались проскочить как можно быстрее. Заводик спускал отходы в канаву, от которой смердило за версту. Страшная была вонища!

Сейчас ни канавы, ни заводика не было в помине. С одной стороны виднелся пустой загон для скотины, а дальше... Дальше вилась узкая тропинка, которая должна была привести в Ежовку, вернее, на то место, где она когда-то находилась.

Сердце невольно забилось. Николай остановился, ощутив усиленное сердцебиение и даже закрыл глаза.

Раньше за молокозаводиком находилась индюшачья птицеферма. Однажды Настя взяла его с собой и, оставив на минуточку без присмотра, куда-то исчезла. Колька, проявив самостоятельность, отправился её разыскивать и, открыв какую-то дверь, оказался на птичьем дворе. Ох, и испугался же он тогда! В детской памяти запечатлелась страшная картина. Растопырив крылья и надувшись до невероятных размеров, на него неслись налитые кровью индюки. Никогда в жизни не орал так громко. Примчалась перепуганная Настя, мигом разогнала надутых индюков, а потом взяла с него слово, что он никому не расскажет об этом.

- Всыпет мне бабка Маня, если узнает, что я тебя одного бросила, оправдывалась она.

Колька Настю не выдал. Правда, с тех пор испытывал стойкую неприязнь к этой птице.

Шагая по тропинке, он дошел до колка, отделявшего одно поле от другого. Першин узнал это место. Раньше здесь проходила естественная межа - ежовская канава. Она отделяла родомановские земли от ежовских. Теперь росли деревья.

Николай помнил, как бабушка водила его сюда за земляникой. На редкость крупная тут водилась земляника. Пойдешь вовремя, кувшинчик соберешь.

Всего канав было две: первая и вторая, но ягода обильно родилась почему-то лишь на первой. Сейчас за ней начиналось поле душистого красноватого клевера, одуряющий запах которого кружил голову.

Расположение бывшей деревни Николай угадал по деревьям. Два большущих вяза росло посредине Ежовки. Раньше отсюда начиналась дорога на Степаники.

Вязы сохранились до сих пор. И не просто сохранились, а разрослись, превратились в настоящих великанов. Их корявые стволы продолжали тянуться к солнцу, а крона широко раскинулась двумя великолепными зелеными шатрами. Величественные деревья! Интересно, сколько живут вязы?

Колька помнил, что раньше на них селилась громадная колония грачей. Ну и орала же пернатая братва, обсев могучие деревья! Кормилась она, в основном, разбоем. Никакие устрашающие чучела не спасали от прожорливой орды. По мере вызревания склевывалось все: вишня, коринка, смородина. Особенно доставалось гороху.

- Опять, паразиты, все ошарили! - жаловалась бабка Варька. - Что ни посади. Сидят на крыше и высматривают, только я со двора, тут как тут. Нет никакого спасенья.

Грачиная колония была мощная. Правду сказать, в самой Ежовке птицы безобразили редко. Да и не прокормить было маленькой пустеющей деревеньке такую орду. Набеги совершались по всей округе. Председатель совхоза, мужик умный, устав бороться с птичьим беспределом, никогда не засевал близлежащие поля горохом. Бесполезно, все равно не уследишь.

Ежовку даже представить нельзя было без птичьего гомона. Грачи селились на вязах из года в год. По-хозяйски подправляли по весне разрушенные гнезда, при этом использовалось все, что попадалось, строили новые и выводили в них птенцов. Неприятности поджидали того пацана, кто, соблазнившись легкой добычей, пытался их озорства или любопытства нарушить их покой и забраться на вязы. Что тут начиналось!

- Кар-раул! Гр-рабят!

Окрестности оглашались дикими криками, колония взмывала вверх и всем миром набрасывалась на нарушителя спокойствия. Чтобы свое, кровное расхищяли... Ну, это уж извините, граждане!

Бабки, ковырявшиеся в огороне весь световой день, заслышав ор, разгибали спины и, приложив ладошку козырьком, смотрели в сторону вязов. Опять нечистая кого-то шута на деревья занесла.

Хорошо, если парнишка успевал кубарем скатиться вниз и убраться подобру-поздорову. Грачи - птицы незловредные, не то что вороны, пацана не преследовали. Но горе было тому, кто, замешкавшись, не решался спрыгнуть с дерева, тогда - беда. Могли по голове крепко долбануть, а то и глаз выклевать, особенно во время выведения птенцов.