Партизанка Лара

— Там никого нет, — с досадой сказал немец. Фонарь погас. С грохотом захлопнулся люк. В темноте рука Лары нащупала Раю, и девочки молча обнялись. Теперь, когда опасность миновала, они чувствовали, что ноги их больше не держат, а сон пригибает к земле.

Прижавшись друг к другу, они проспали на земляном полу до вечера.

Вечером снова открылся люк, но уже осторожно, бесшумно.

Первой Анна Фёдоровна вывела из дома Лару. Тоненький, острый месяц-молодик блестел в небе, как лезвие серпа, заброшенное в цветущие, синие-синие бескрайные льны.

Девочка послушно следовала за Анной Фёдоровной. Лара ничего не расспрашивала, хотя ей было очень странно: почему её ведут не к калитке, а в глубь усадьбы, где колышется рожь.

— Здесь вы и поговорите, — Анна Фёдоровна легонько толкнула девочку в чащу колосьев, — пока я свою Раису не приведу.

Во ржи кто-то сидел. Кто-то сгорбленный. Лица в темноте не рассмотреть, но на голове знакомый белый платочек.

— Ларушка! — услышала девочка слабый шёпот.

— Баб! Моя дорогая, ненаглядная!

И Лара уткнулась лицом в бабушкины колени.

Уже давно сжали рожь. Уже Лара попрощалась с журавлями.

Осенним утром она видела в небе журавлиный косяк: курлыкая, птицы летели на юг.

Всё чаще и чаще стали перепадать заморозки. Как-то Лара вышла с заданием на рассвете. Грязь на дороге замёрзла, стала жёсткой и, как железная, звенела под ногами.

Трава вдоль дороги заиндевела, и от этой голубоватой, словно намыленной травы уже по-зимнему пахло ледяной свежестью.

У девочки озябли руки. Она засунула руки в карманы ватника, и пальцы нащупали что-то твёрдое: обломок карандаша.

И сразу же Ларе вспомнился Мишка. Сейчас она напишет ему письмо. Конечно, особенное — ведь партизаны писем не пишут. Просто она мысленно будет разговаривать с Мишкой: это и будет её письмом. Как бы ни был Мишка далеко, он должен почувствовать, что в эту минуту она о нём думает, пишет ему письмо.

«Здравствуй, Мишук! Это я. Шлю тебе боевой партизанский привет. Как твоя рука? По-моему, она уже должна поправиться. Больше никогда не болей. Не обижайся, что долго не писала. Сам понимаешь — дела.

Было у меня очень интересное задание в Усть-Долыссах. Туда нарочно поступили полицаями наши партизаны: Коля Шарковский и Вася Новак. Они выкрали немецкую полевую почту, а я притворилась нищенкой: „Подайте хлебушка, люди добрые! Подайте сироте!“ Немцы думали, что полицаи задержали нищенку, а на самом деле ребята передали мне конверты, и в своей нищенской сумке под корками хлеба я принесла эти конверты в штаб.

У каждой воинской части свой номер полевой почты. По номерам на конвертах узнали, что две венгерские дивизии переброшены с Карельского фронта в наши леса.

Миша, мне объявили благодарность. Ну, как? Ты доволен своей сестрой?..

А другая большая радость: Раю, Фросю и меня приняли в комсомол. Знаешь, до чего было здорово! Как в настоящем райкоме. Стол застелили красной материей. Красный цвет — мой самый любимый, потому что это наш цвет, боевой.

Кто-то спросил: „Это те самые девочки, которые спрятались в лесу, чтобы их не отправили на самолёте?“

Уж теперь, думаю, нас с Фросей не отправят: мы теперь — комсомол.

Сейчас я ни Фроси, ни Раи не вижу. Меня перевели в 21-ю бригаду. Командира ты хорошо знаешь, и я тоже. Это капитан Ахременков. Его бригаде нужны были разведчики, и решили, что я пригожусь.

Здесь я не только хожу в разведку, я помогала минировать шоссе. На наших минах подорвались четыре немецкие машины. Так им и надо! Пусть не ездят по нашей земле.

В 21-й бригаде люди тоже очень хорошие и смелые. Но уж очень я привыкла к Фросе и Рае, всё скучаю без них. Один раз встретила Раю и Фросю в лесу: они пошли вправо, а мне надо было идти влево. Иду и реву, иду и реву…

И по тебе, Миша, тоже скучаю.

Помнишь, как мы договорились: когда война кончится, ты приедешь к нам в Ленинград. Я тогда тебе покажу свой карандашик. Я его не потеряла и тебя не забыла. И ты не забывай боевых друзей.

А вернуться из госпиталя сюда, в штаб, ты, пожалуй, уже не успеешь: воевать осталось недолго. Скоро наши партизанские бригады соединятся с Красной Армией.

Победа будет наша. Как я жду этот день, как жду…»

На тычке плетня была надета крынка с отбитым краешком.

— Видишь крынку? — Лара повернулась к девушке, которая шла с ней рядом. — Это наш условный сигнал. Значит, в деревне спокойно, можно зайти отдохнуть с дороги, погреться. Здесь, в Игнатове, есть у нас такой дом.

Мальчик лет девяти гонял по улице жестянку. Но видно было, что он делает это без всякой охоты, — просто чтоб не замёрзнуть.

— Сторожишь? — поравнявшись с мальчиком, сказала Лара. — Значит, у вас гости. Верно я говорю? Мальчик неопределённо пожал плечами: он не знал Лариной спутницы — коренастой, румяной девушки в клетчатом платке.

— Моя новая боевая подруга Валя, — представила её девочка. — Беги, скажи матери, что идут свои. И мальчишка со всех ног помчался домой. В избе оказались два молодых партизана с автоматами. Они назвали свои имена: Геннадий и Николай. Поздоровавшись с девочками, они снова сели на лавку, не снимая с себя автоматы.