Партизанки

Разговор наш постепенно перешел на дела и заботы крестьянские. И вот тут-то начал я замечать нечто странное. Как-то по-особому, с пристальным вниманием присматриваются женщины к нашим лошадям, переглядываясь время от времени меж собой.

— Вы, хлопчики, часом, не разведчики? — спросила наконец одна из них, что постарше.

— Нет. А что?

— Как что? — удивилась селянка. — Неужто не слыхали приказа по нашей партизанской бригаде: всех лошадей до единой, кроме тех, что у разведчиков, передать на время уборки в села. За дела ваши ратные, за геройство от чистого сердца спасибо, а коль не из разведки вы, то с конями денька на три придется расстаться…

В первый момент мы, признаться, даже опешили. Но потом нашелся Николай:

— Так тот приказ по вашей бригаде действует. А мы ведь из другой!..

— Что ж из того? — не сдавалась женщина. — Советская власть, ребятки, в нашем краю одна.

— Бульбочку-то, родненькие, мы же для вас выращивали, — добавила другая.

Селянки были правы, они радели за народное добро, за наш хлеб, выращенный долгим и тяжелым трудом. Однако и нас надо было понять: назначенная в тот день встреча на партизанском аэродроме могла сорваться. А от нее зависело многое. О том и поведали мы без утайки женщинам, твердо пообещав, что назавтра добрый десяток лошадей из отряда будет в их распоряжении на целую неделю.

Слово свое мы конечно же сдержали…

* * *

А спустя несколько дней по приказу областного комитета партии довелось мне выехать вместе с командиром 99-й бригады Андреем Тихоновичем Чайковским в штаб соединения партизанских отрядов Минщины. В то время он располагался на территории Любанского района в лесу неподалеку от реки Оресса. Там же находился и подпольный обком партии.

Выехали мы с Андреем Тихоновичем ранним утром в сопровождении двух конников-автоматчиков. За несколько часов предстояло преодолеть несколько десятков километров по проселкам и полям, минуя немало деревень, хуторков и поселков.

Проезжали по одной из самых крупных партизанских зон Белоруссии. Во многих сотнях деревень и сел почти от самой Березины с востока и немного не доходя до Припяти на юге, западнее железной дороги Барановичи — Лунинец, в обширном междуречье действовала восстановленная партизанами Советская власть. Эта зона в глубоком вражеском тылу простиралась на территории Минской, Полесской, Пинской, Могилевской и Барановичской областей. И в каждом селе, деревне, поселке располагались партизанские комендатуры, дозорные, посты, пункты самообороны, действовали Советы. Во многих местах были восстановлены и колхозы.

Давно уже забытая тишина без пулеметной трескотни и артиллерийской канонады, спокойные рощи и перелески, залитые солнечным светом, — все это радовало взгляд, поднимало настроение. С каждым часом мы продвигались все дальше и дальше в глубь огромной территории, охваченной со всех сторон партизанской линией фронта, протянувшейся тут и там на многие сотни километров.

Подъезжая к деревушке Живунь, еще издали заметили парный пост партизанской комендатуры. Ребята, видимо знавшие Чайковского в лицо, подтянулись и, став по стойке «смирно», дружно приветствовали нас.

— Здравствуйте, товарищи командиры!

С крыльца ближней хаты, внимательно приглядываясь к нам, бросилась с радостной улыбкой навстречу женщина преклонных лет:

— Гей, кого я бачу! Андрей!.. Заходи в хату и друзей своих зови. Зараз вас горячей бульбочкой угощу с грибками!

— Спасибо, — улыбнулся в ответ Чайковский. — С большой бы радостью, но пробачьте — недосуг. Позавтракаем вместе в другой раз. Как житье-бытье ваше и здоровы ли?

— Какое уж тут здоровье, милый! Живем в тревогах да заботах каждый час, — погрустнела женщина. — Нехай вас всех бог бережет да вражья пуля минует. Тихо хоть у нас теперь, скоро год, как по лесам прятаться перестали. Трудимся спокойно от зари до зари на земле нашей, чтоб и себя прокормить и вам помочь. Ничего для вас не пожалеем, последнее отдадим, только бы власть нашу Советскую скорей вернуть, супостата навсегда прогнать…

Женщина, крепко держась за стремя коня, на котором ехал Чайковский, проводила нас через всю деревню. То и дело тут и там приходилось останавливаться: селяне дружелюбно и тепло приветствовали нас, наперебой приглашали в гости.

* * *

Навсегда запечатлелось в моей памяти виденное спустя лишь несколько месяцев в дотла сожженном гитлеровцами белорусском селе Хоростов, что на Пинщине. Подразделения нашей бригады оказались здесь не случайно: в окрестных лесах предстояло нам дождаться и принять сброшенное с самолетов оружие, боеприпасы, снаряжение. Нехватка их в те дни, после тяжелых изнурительных боев, сказывалась с особенной остротой.

Ждать, однако, пришлось долго. Миновали сутки, другие, а самолетов все не было. Случись такое летом, да будь цела деревня — причин для беспокойства не возникло бы. Но стоял декабрь, вьюжистый, с лютым морозом под тридцать, со злыми метелями. Жилье же все вокруг было дотла спалено — немногие из уцелевших селян ютились кое-как в наспех вырытых убогих землянках.