Партизанская богородица

А сейчас и ее счастье висело на волоске. Уехали в незнакомое место всего втроем... да из троих один только для счету, из него уж песок сыпется... Сказывают, у Белоголового казачья сотня дозоры несет. Конные разъезды все время рыщут по дорогам... Высматривают, кого бы своими шашками засечь...

Палашка вспомнила страшную смерть Романа Незлобина, валявшееся на конторском дворе изуродованное сабельными ударами тело старого мастера Василия Михалыча... И представилось, вот так же лежат где-то на неведомой лесной дороге порубанные два самых близких и дорогих ей человека...

Всю ровно ознобом хватило...

А тут еще подошел этот черномазый Азат. «Зачем грустишь? Молодой девушке нельзя грустить. Спой лучше про богородицу!»

Шуганула его так, что отскочил, как ошпаренный. До чего же настырные эти мужики, покружилась с ним раз под гармошку, теперь липнет, как банный лист...

И у Кати не выходил из памяти недавний вечер, когда Санька был так ласков с нею... Страшно было подумать, может быть, и взглянуть на него ей больше не суждено...

Когда перемыли посуду после обеда, Палашка насмелилась подойти к сидевшим в штабной избе Бугрову и Брумису.

— Долго нету наших-то... Послать бы кого за имя?..

Бугров, внимательно слушавший Брумиса, строго посмотрел на встревоженную Палашку.

Брумис успокоил.

— Не близко до Коноплева. К ночи вернутся.

— Я пойду навстречу? — попросилась Палашка. — Может, лежат где раненые...

— Надо будет, пошлем, — сказал Бугров.

Палашка ушла в запечье, легла ничком на лавку. Катя накинула полушалок, уселась с книжкой на крыльце. Пыталась заставить себя читать.

Прошел еще один неимоверно длинный час. Нежаркое сентябрьское солнце заметно склонилось к закату. Катины мысли прервал глухой размеренный конский топот.

На легкой рыси подъехал верховой в крестьянской одежде.

— Здесь штаб Приангарского отряда?

Получив утвердительный ответ, спрыгнул с лошади. И по тому, как ловко он это проделал, Катя поняла, что обманулась, приняв его по окладистой русой бороде за пожилого человека.

Бородач привязал коня за скобу, вбитую в притворный столб.

Оглядел Катю внимательно, не шибко ласковым взглядом.

— Командир отряда Бугров здесь? — И вперед Кати прошел в избу.

Не доходя три шага до вставших ему навстречу Бугрова и Брумиса, доложил:

— Делегат Мухинской волости Красноштанов.

— Получили наше обращение? — спросил Брумис, когда все трое уселись за стол.

— По этому делу и приехал, — ответил Красноштанов.

— Что же один? — спросил Брумис. — Или перевелись мужики в Мухинской волости?

— Об этом и надо поговорить.

— Поговорить... — проворчал Бугров. — Однако, пора разговоры кончать, за дело браться!

— Не понужай, товарищ командир, — спокойно, но твердо возразил Красноштанов. — Разговор у меня сурьезный. Тут надо разобраться. Начальников шибко много развелось. Слыхал, поди, пословицу: на одних подметках двум царям не услужишь...

Бугров грубо перебил его:

— Царя давно порешили, а советская власть одна!

— Вот нам одну и надо! — Красноштанов расстегнул верхнюю пуговицу кафтана, достал из-за пазухи несколько бумаг. Отыскал нужную, положил на стол: — Ваша?

Брумис кивнул:

— Наша.

— ...Вот из штаба Шиткинского фронта. Вот приказ капитана Белоголового. Ну, это не в счет. А вот седни получили. Написано тоже от штаба вашего отряда, а подпись другая: Вепрев. И место указано другое. Вот и рассуди, какую бумагу исполнять?

— Как же вы рассудили? — спросил Брумис.

— А ты как бы рассудил? Ни одну не исполнять. Пока порядку не будет. На сходе так порешили. Организовать свой отряд. Оборонять свою волость.

— На фронте был? — резко спросил Бугров.

— Два года.

— Так какого ты черта хреновину порешь! — вскипел Бугров, — Надолго твоего отряда в одиночку хватит! Беляков надо одним кулаком бить, а не на усобицу.

— А я что говорю! У белых своя власть. По Сибири — Колчак, в Иркутске — губернатор, здесь, на Ангаре, — капитан Белоголовый. А у нас? — он сплюнул в досаде. — Никто никого не признает. В каждой деревне свои порядки. В каждом отряде свой начальник. — И решительно, словно отрубил: — Нам своя власть нужна!

4

Бугров за вечер выкурил полный кисет самосада. По горнице, тускло освещенной мигающим пламенем коптилки, ходили волны сизого вонючего дыма.

— Хоть девок пожалей, — говорил Брумис, кашляя с надсадой и отмахиваясь обеими руками.

— Пущай привыкают к солдатской жизни, — отвечал Бугров и заряжал наново свою трубку.

Сергей, Санька и Семен Денисыч вернулись в отряд далеко за полночь.

Палашка и Катя, конечно, только делали вид, что спали, но выбежать навстречу не решились — застеснялись Брумиса и особенно Бугрова.

— Загуляли вы, однако, ребята, — сказал Бугров. — Я уже наутро конную разведку отрядил, выручать вас.

— Загуляешь с таким игуменом! — кивнул Санька в сторону Сергея, — Повстречался ласковый хозяин, да и то без проку.

Сергей рассказал подробно про то, как их принял Чебаков, и про то, как жаловался на партизан коноплевский староста.

— Одно к одному, — сказал Бугров, выслушав Сергея. — Ну, добро, отдыхайте. Мы с Владимиром Янычем еще малость потолкуем.