Партизанской тропой Гайдара

В пакете приказ: сегодня же произвести выпуск старших классов, а к утру выступить всем на фронт.

У каждого человека случаются такие события, когда он вдруг понимает: все, что было раньше, — пустяки. А настоящее в жизни только начинается. Таким событием для Аркадия Голикова был вечер 23 августа 1919 года.

Сто пятьдесят старшекурсников, одетых в только что полученную форму, выстроились во внутреннем дворе, на плацу, где уже стоял оркестр.

Появился начальник курсов: как всегда, начищенные сапоги, выутюженная гимнастерка. Только вместо маленького браунинга тяжелая шашка с золоченым эфесом и маузер в деревянной кобуре.

Приняв рапорт, он не произнес, как ожидали, речи — все было ясно и так, — а, расстегнув планшет, достал белый листок. Это было торжественное обещание. Начальник курсов спокойно и громко прочитал его, а сто пятьдесят человек слово в слово повторили.

Когда все курсанты получили выпускное свидетельство, украшенное пятиконечной звездой, и отзвучал «Интернационал», на плацу появилась открытая машина наркома по военным делам Украины Подвойского.

Нарком вышел из кабины. За ним — адъютант.

— Товарищи бывшие курсанты, — сказал нарком, — Поздравляю вас с почетным революционным званием красного командира! Здесь, в Киеве, вы прошли не только курс теоретических наук. Вы прошли школу борьбы с контрреволюцией. Благодарю вас за вашу геройскую работу!..

Стоявшие на плацу понимали: сегодня выпускное свидетельство ровно ничего для них не меняло. Они уходили в бой рядовыми. Все, кроме Яши Оксюза, самого среди них находчивого и дерзкого, назначенного командиром шестой их роты.

Оксюз был другом Аркадия, и Голиков гордился этим назначением.

Стоявшие на плацу понимали: завтрашний бой разом изменит счет. И многие из них, произведенные сегодня в командиры, так никогда и не поведут в бой свои роты, свои полки.

И нарком, словно зная, о чем они думают сейчас, вдруг сказал:

— Вы отправляетесь в тяжелые битвы. Многие из вас никогда не вернутся из грядущих боев. Так пусть же в память тех, кто не вернется, кому предстоит великая честь умереть за Революцию, оркестр сыграет «Похоронный марш».

Оркестр заиграл.

Мурашки побежали по спинам. Никому не хотелось умирать. Ни завтра, ни через год. Но похоронный марш как бы оторвал всех от страха, дал силу перешагнуть через него. И никто уже не думал о смерти.

...Рассвет застал шестую роту километрах в тридцати от Киева, близ станции Боярка. Из-за домов медленно поднималось солнце.

Сведения, накануне доставленные разведкой, успокаивали, и Оксюз, назначив часовых, велел остальным разойтись по хатам и отдохнуть, справедливо полагая, что другой такой случай представится не скоро.

Под утро ударил взрыв.

Курсанты выбежали на улицу. Впереди всех, с маузером в руке, командир роты. Он бежал туда, где слышалась перестрелка, но уже и отсюда было видно, в чем дело: на окраине села появились белые.

То ли заснул под утро часовой, то ли на него внезапно напали, а он все-таки успел взорвать гранату, никто не знал, и получилось неладно, и нужно было исправлять ошибку часового.

Яша Оксюз споткнулся и, вытянув руки, упал. Голиков подбежал к нему, перевернул.

Яша задыхался.

Гимнастерка на груди его быстро намокала.

— Беги, — с трудом сказал он Голикову и махнул рукой.

Аркадий схватил с земли свою винтовку, высоко поднял ее над головой и громко — так он еще никогда в жизни не кричал — крикнул:

— Слушай мою команду, — вперед, за нашего Яшку!

Курсанты выбили белых из села. И Аркадий вернулся на

то место, где он оставил друга. «Уже розоватая пена дымилась на его запекшихся губах, и он говорил уже что-то не совсем складное и для других непонятное». И что бы он там ни бормотал, Аркадий знал и понимал, что он хочет и «торопится сказать, чтобы били они белых и сегодня, и завтра, и до самой смерти, проверяли на заре полевые караулы, что письмо к жене-девчонке у него лежит», да Аркадий и сам его видит — торчит из кармана защитного френча. «И в том письме, конечно, все те же ей слова: прощай, мол, и помни! Но нет силы, которая сломала бы советскую власть ни сегодня, ни завтра. И это все».

Командиром шестой роты был назначен Аркадий Голиков, который в трудную минуту боя увлек бойцов за собой.

И, снова вспоминая этот день, Гайдар записывает 30 ноября 1940 года в своем дневнике:

«Оксюз Яшка — убит при мне, я его заменил. 27 авг. 1919 г., ст. Боярка».

СЮРПРИЗ

Гайдар с Прудниковым еще завтракали, когда в избе появился командир хозяйственного взвода Тейслер.

— Товарищ старший лейтенант, — произнес Тейслер, — позвольте обратиться к товарищу писателю.

У Прудникова от удивления брови полезли на лоб. Чем-чем, а верностью параграфам устава Тейслер никогда не блистал.

— Обращайтесь.

— Товарищ Гайдар, — сказал командир хозвзвода, — у меня для вас есть подарок...

— Подарок? — удивился теперь уже Аркадий Петрович.

— Ну, не подарок, а, так сказать, сюрприз... И для вас, Иван Николаевич, тоже, — поспешно добавил Тейслер.