Партизаны

Лежали в саду. Лонгин играл на дудке, Баловень что-то напевал себе под нос. Некоторые спали, измученные переходом. Метек, подложив руки под голову, смотрел в небо. Он был тоже измучен, но почему-то не мог уснуть. Хотя было бы неплохо немного поспать, ведь неизвестно, что принесет с собой ночь. Последнюю провели в марше. Где-то в лесу шел бой; гул взрывов и треск выстрелов перекатывались, многократно отраженные эхом. Хлопцы говорили, что там, видимо, пробивались остатки их дивизий.

Почему остановились в деревне, а не на привале в лесу? Странно… Рысь ходит нахмуренный, настороженный, не подступись. Никто не отваживается заговорить с ним, даже самые бывалые партизаны. Когда им указали дворы для постоя, поручник едва глазом повел в сторону роты.

— До полудня спать, — распорядился он, — посты только возле строений. Я нахожусь в первом доме.

До полудня… А потом? Глупый вопрос. Потом будет то, что будет. Может, бой, может, марш, может, спать… Взводный Фелек спустился с сеновала, мундир расстегнут, в волосах солома. Протер заспанные глаза. Даже опух… Остановился возле Метека.

— Не спишь, Молот?

— Нет…

— У тебя есть зеркало? Побриться надо.

— Есть. — Метек расстегнул карман блузы. — Небритый ты красивее. Настоящий партизан.

— Мне стыдно идти к святому Петру заросшим.

— Пожалуй, правильнее — к Вельзевулу.

Фелек принес прибор для бритья, пристроился на бревнах. Клял их вполголоса, так как ему никак не удавалось установить зеркало.

— Ты, Молот, читал сообщение?

— Нет.

— Эх ты, ничего не знаешь!..

Помолчал с минуту, как бы ожидая вопроса Метека. Однако Коваль ни о чем не спрашивал. Сообщения сейчас как-то не интересовали его. Постепенно угасал интерес к событиям, происходившим где-то там, за лесами и деревнями, которые составляли район их действий. Что же дало наступление заключивших союз АК и НСЗ, охватившее многие населенные пункты, если они не смогли пробиться через очередную преграду и теперь отходили в тыл, все дальше от цели, от Варшавы?

— Русские штурмуют Прагу [12]. — Фелек некоторое время всматривался в свое намыленное лицо, потом взял бритву и провел ею по щеке.

— Откуда знаешь?

— В деревне говорят…

— Интересно.

— Вот именно, интересно.

— Первыми будут в Варшаве, — отозвался Метек, — раньше нас.

— А ты думаешь, что мы действительно можем дойти до Варшавы?

Этот Фелек всегда задавал странные вопросы. О нем было известно только то, что перед войной начал учиться в институте. Иногда сам вспоминал о своих социалистических убеждениях. К Рысю попал в сорок третьем году. Хороший солдат, быстро получил лычки и отделение. Поручник любил его, Кречет уважал и иногда явно выделял среди остальных.

Однажды сидели в избе лесника и ожидали связного. И вдруг Фелек спросил громко, на всю избу:

— А за что мы в действительности боремся?

— Знаешь ведь, — буркнул Ярема.

— За независимость, это ясно. А я имею в виду будущую политическую программу.

— Писали же ведь в листовках, — выскочил Стен, — наверняка читал. После войны будут реформы.

— Да? А какие? — спросил Фелек.

— Реформы — значит, равные права, — смешался Стен.

— Эх, ты, — не выдержал Ярема. — До войны, может, скажешь, у тебя не было прав?

— Были некоторые. А вообще, я был еще слишком молод.

— Фелек тебя спровоцировал, — злился Ярема, — а ты тужишься. Что может быть после войны? Конечно, Польша…

— Именно, — утешился Стен, — ведь я об этом и говорил.

Ярема имел среднее образование, был развит, начитан. Его слушали охотно, когда он рассказывал разные истории.

— Спровоцировал? — Фелек говорил спокойно, но чувствовалось, что он был возбужден.

— Конечно. Ведь каждый понимает, что правительство, когда вернется в страну, проведет выборы. Соберется сейм, ведь только он полномочен устанавливать новые права.

— На первый взгляд ты прав.

— Полностью прав, — упорствовал Ярема. — Не понимаю, к чему ты клонишь.

— К показу классовой сущности государства.

— Откуда же мне знать это, — с иронией произнес Ярема. — Так говорят коммунисты. Они все сводят к классовой борьбе.

— Слишком легко хочешь расправиться со взглядами, которых не понимаешь, — отрезал Фелек. — Не занимайся словоблудием, а давай аргументы. До войны у нас был парламент, положения о выборах и другие атрибуты демократии. Однако об аграрной реформе безрезультатно дискутировали лет двадцать. Спроси Зигмунта, что он в действительности думает о помещичьих хозяйствах, и он тебе ответит. Либо Молота, что думают рабочие.

Рысь курил самокрутку, смотрел на карту, как бы не слыша разговора.

— Были, — согласился Ярема, — но наше правительство обещает реформы, и ты это знаешь.

— А что с союзниками? С Америкой, Англией, Францией?

— У нас нет денег на развитие страны. Мы должны с ними сотрудничать. Надо восстановить столько городов и деревень!..

— А ты знаешь, почему у нас до войны не было капиталов? Потому что прибыль шла за границу. Частная промышленность не вооружила армию.

— Хочешь ее национализировать?

— А почему бы и нет?

— Правильно, — вмешался тогда Метек. — Фелек прав. Фабрики должны быть государственными.

— Прочитал об этом в листовке ППР? — бросил ему Ярема.