Партизаны Подпольной Луны

Но профессор просыпался сразу же, как только Адриана заползала к нему под бочок и ждал в полусне, на что на этот раз решится курица с новым яичком. Старое-то упало и разбилось… Однако отдвигаться не спешил - Адриана Ферликция была живой печкой, и она согревала Снейпа, лежащего под тёплыми покрывалами, но всё равно мёрзнувшего, своим жарким телом.

И Северус с необъяснимой тревогой то ли вспоминал, то ли грезил во сне их с супругой первой ночью. Тогда впервые выпал снег, в день их свадьбы, и он шёл всю ночь, а им было так жарко, что они распахнули ставни. Правда, Северус… позднее сильно подмёрз из-за этих мордредовых ставен.

Профессор часто был задумчив и помногу курил вместе с Квотриусом. Тот - лёгкие эрзацы, но с ароматом настоящего табака. Это Квотриус сам придумал усовершенствовать творения Северуса, научил его одному лишь глупому словосочетанию : «bona tobaccus» и voil'a, эрзацы напоминали запахом отличные сигареты. Но всё равно были супер-пупер-мега-лёгкими, почти безникотиновыми. Как всякий эрзац только напоминает, но не воспроизводит в точности свойства оригинала.

А вот сам Северус курил отличный табак, завёрнутый уже не в очень, небывало тонкий пергамент, а в привычную папиросную бумагу. Это он придумал магические слова : «De originale capsualaе creato», подсказав её Квотриусу. Тот, видимо, мысленно не раз воспроизводил заклинаньице, молча творя для такого же молчаливого, печального, а не радостного, как прежде, после многих ласк и соитий, брата.

Северус стал таким безрадостным, когда разобрался с семейством жены, его мужской, бывшей такой большой половиной. И все эти победы не принесли желаемого удовлетворения. Хоть и оставили на всю жизнь уродливый рубец от спаты, зарощенный наскоро заклинаниями, «тёмными», но из разряда Исцеляющих, для которых нужны толика знаний и тепла тела.

- Может, я и мёрзну-то так сильно и постоянно из-за тех заклинаний? Ведь рана, такая большая и кровавая, затянулась всего за трое суток. Хотя, как его, а, с Веспиуцем, третьим братом «любимой жёнушки - грелки» пришлось сражаться, хоть и на палочках, но с забинтованной холстиной рукой, примотанной к телу, и всё равно было мордредовски больно двигаться. А он оказался таким резвунчиком, этот, как бишь его, а, впрочем, какая теперь разница, как зайка серенький вокруг меня скакал, поцелуй его Дементор!

- А я-то тоже хорош был - расфуфырился весь, как индюк - птица заморская и давай по нему Авадами бить. Но ведь юркий он очень, хотя, вроде, и габаритистый такой. Не попал. Хотел сказать : «Ни разу.» Авадой. Сми-и-шно.

Ушёл он от меня, голубчик. В прямом смысле слова, отсалютовал рукой, поднятой в обычном приветстсвии, только с волшебной палочкой, и сдался на мою милость. А я тогда злой был, это после спаты, но раз уж палочку к моим ногам бросил, значит, дела совсем плохи. Не сумел он меня обскакать, а тоже ведь Авадами швырялся…

- Ну их всех, этих братков, к демонам. Нет, к ламиям не отправлю. Говорят, дюже красивые, хоть и кровососущие. Неужели племя вампиров ещё так слабо и забито, что посылает за кровью своих женщин? Ведь я-то только, напротив, с одними мужчинами общался, а было бы до жути интересно посмотреть на мать этого Лукаша. Такой красивый парень, и грубости, как у Цепеша, в чертах нет. Наверное, мать - красавица, как эти ламии, в которых верят, и небезосновательно, ромеи.