Парус для писателя от Урсулы Ле Гуин. Как управлять историей: от композиции до грамматики на примерах известных произведений

Это привычный нам голос автора, знающего о том, что происходит с его персонажами, хотя те могут одновременно находиться в разных местах; о том, что творится с их внутренним миром, и о событиях, которые уже произошли или еще должны произойти.

Такой голос характерен для всех мифов, легенд и народных сказок, детских книг, почти всей художественной литературы до 1915 года и обширного пласта литературы после 1915-го.

Мне не нравится распространенный в нарратологии термин «всезнающий рассказчик», или «повествователь-бог»: мне в нем чудится насмешка. Я предпочитаю термин «вовлеченный автор», а также использую нейтральное определение «режим авторского повествования».

В настоящее время самым распространенным режимом повествования является повествование от ограниченного третьего лица. Отчасти это реакция на засилье вовлеченных авторов в викторианскую эпоху, порой даже слишком вовлеченных: этот режим чреват злоупотреблениями.

Точка зрения вовлеченного автора – пожалуй, самый откровенно манипуляторский повествовательный режим. Но голос рассказчика, который знает всю историю, рассказывает ее, поскольку она важна, и глубоко вовлечен в жизнь каждого из своих персонажей, нельзя просто списывать со счетов, потому что он устарел и нынче не в моде. Это не просто самый старый и распространенный режим повествования, а еще и самый универсальный, гибкий и комплексный, а для писателя – самый сложный.

Принцесса Сифрид: вовлеченный автор («всезнающий рассказчик»)

Туфарианка вошла в зал неуверенно, прижав руки к бокам и ссутулившись; она выглядела испуганной и безучастной, как пойманное дикое животное. Ее сопровождал грузный хеммиец; с хозяйским видом он ввел ее в зал и стал представлять гостям как «принцессу Сифрид» или «правительницу Туфара». Гости наседали; всем не терпелось познакомиться с ней или хотя бы разглядеть поближе. Принцесса терпела их натиск, изредка поднимая голову и отвечая на их бессодержательные реплики коротко и еле слышно. Даже в галдящей толпе, наступающей со всех сторон, она сумела окружить себя кольцом неприступности и выглядела одиноко. Никто не смел к ней прикоснуться. Гости не замечали, что бессознательно избегают ее, но она это знала. Лишь один взгляд сумел проникнуть сквозь ее одинокий кокон – не любопытный, а открытый, заинтересованный, сопереживающий. В океане незнакомых лиц этот взгляд взывал к ней и говорил: «Я могу стать твоим другом».

Отстраненный автор («муха на стене», «кинокамера», «объективный рассказчик»)

В этом режиме повествования отсутствуют персонажи-рассказчики. Повествователь не является одним из персонажей и знает о героях лишь то, что может знать совершенно нейтральный наблюдатель (разумная муха на стене) на основе их поведения и речи. Автор не проникает «в голову» персонажей. Он может точно описывать людей и места, но об их ценностях и суждениях можно сделать вывод лишь косвенно. Этот режим повествования был популярен в 1900-е годы; его любят в минималистской и артхаусной литературе. Из всех режимов повествования этот кажется наименее манипулятивным и наиболее объективным, но это впечатление обманчиво.

Режим отстраненного автора может быть отличной практикой для писателей, которые слишком полагаются на «сопереживающего читателя». Начинающие писатели часто ждут, что читатели будут реагировать на их прозу так же, как реагируют они сами, – плакать ровно в тех местах, где плачут они. Такой подход очень инфантилен. Если же писателю удастся тронуть читателя, используя объективный режим повествования, значит, его проза действительно трогает за живое.