Парус для писателя от Урсулы Ле Гуин. Как управлять историей: от композиции до грамматики на примерах известных произведений

«Разве можно мне думать о браке?» – горько размышляла она, заматывая калитку проволокой. В тот вечер, когда мальчики легли спать, она вспомнила мистера Флойда и поняла, что ей никогда не нравились рыжие. Оттолкнув коробку с шитьем, она придвинула к себе промокашку и снова перечитала его письмо; когда ее взгляд остановился на слове «любовь», грудь ее стала вздыматься, но не так быстро, как в первый раз, потому что в тот же момент перед ее глазами возникла картина – Джонни, гоняющий гусей, – и она поняла, что не сможет снова выйти замуж, тем более за мистера Флойда, который намного моложе нее; но какой все же милый человек – и какой образованный!

«Дорогой мистер Флойд», – написала она. «А не забыла ли я про сыр?» – тут же пришло ей в голову, и она отложила перо. Нет, она сказала Ребекке, что оставила сыр в коридоре.

«Я чрезвычайно удивлена…» – продолжила писать она.

Но письмо, что мистер Флойд обнаружил на столе, проснувшись следующим утром, не начиналось со слов «я чрезвычайно удивлена». Это письмо оказалось таким теплым, уважительным, непоследовательным и полным сожалений, что он хранил его много лет, даже после женитьбы на мисс Уимбуш и отъезда из деревни. Он попросил дать ему приход в Шеффилде, и его прошение удовлетворили; он послал за Арчером, Джейкобом и Джоном и разрешил им взять на память любую вещицу из своего кабинета.

Стесняясь брать дорогую вещь, Арчер взял перочинный нож, Джейкоб – томик Байрона. У маленького Джона разбегались глаза, и он взял котенка мистера Флойда; братья сочли его выбор глупостью, но мистер Флойд поддержал его: «У него шерстка того же цвета, что и твои волосы». Потом мистер Флойд сказал что-то о Королевском флоте, куда собирался Арчер, и о сборной по регби, куда собирался Джейкоб; на следующий день ему вручили памятную серебряную тарелку, и он уехал – сперва в Шеффилд, где познакомился с мисс Уимбуш, навещавшей дядюшку; потом в Хэкни и, наконец, в Мэрсфилд-хаус, где дослужился до директора, а впоследствии стал редактором популярной серии биографий британских священнослужителей и удалился на покой в Хэмпстед с женой и дочерью. Ныне он частенько кормит уток в пруду Лег-оф-Маттон. На днях он вспомнил о письме миссис Фландерс, стал искать его и не нашел, а спрашивать жену, не убрала ли та его куда-нибудь, ему не хотелось. Недавно он увидел Джейкоба на Пикадилли и сразу его узнал. Но тот вырос таким импозантным юношей, что мистер Флойд постеснялся останавливать его на улице.

– Батюшки-светы, – промолвила миссис Фландерс, прочитав в «Вестнике Скарборо и Харрогейта» заметку о назначении преподобного Эндрю Флойда директором Мэрсфилд-хауса, – никак это наш мистер Флойд!

Сидевшие за столом помрачнели. Джейкоб тянулся к банке с вареньем; Ребекка на кухне говорила с почтальоном; в чашке желтого цветка, кивающего головкой у раскрытого окна, жужжала пчела. Они жили и были живы, пока бедолага мистер Флойд директорствовал в Мэрсфилд-хаусе.

Миссис Фландерс поднялась из-за стола, подошла к камину и погладила Топаза за ушком.

– Бедный Топаз, – сказала она. Кот мистера Флойда давно состарился, даже шерсть за ушами у него поредела, и со дня на день его собирались усыпить.

– Бедный старый Топаз, – повторила миссис Фландерс, а кот потянулся на солнце, и миссис Фландерс, улыбнувшись, вспомнила, как возила его к ветеринару кастрировать и как ей никогда не нравились рыжие. По-прежнему улыбаясь, она пошла в кухню.

Джейкоб вытер глаза грязным платком, встал и поднялся в свою спальню.