Паруса над волнами

Из самородной меди их мастера ковали наконечники стрел и копий и украшения. Резчики по дереву воздвигали у селений тотемные столбы высотою до двадцати метров. Из древесины тополя вырезали маски, которыми воины устрашали в бою врага.

Американцы всеми силами пытались поссорить русских с индейцами.

Спешно воздвигали военные форты, чтобы не дать продвинуться русским на юг. Потом началась дипломатическая игра. Она окончилась тем, что 3 мая 1867 года император Александр II продал русскую часть Аляски американцам за семь миллионов двести тысяч золотых долларов (это была бросовая цена — по два цента за акр!)

Русско-Американская компания прожила всего 83 года…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀

ряхлый журнал с плотными, пожелтевшими по краям страницами лежит на моем рабочем столе. Ему сто семьдесят пять лет. Неровные скорописные строчки покрывают листы старинной бумаги. Почерк тверд и округл. И все же некоторые слова разбираешь с трудом из-за торопливости написавшей их руки, из-за непривычности старой орфографии, из-за того, что некоторые строки так выцвели, что буквы не понимаешь, а угадываешь. Несколько раз я приходил в отчаянье, хотел бросить работу, но рассказ уже засосал меня, и не оторваться, не отойти от стола. Меня подстегивают вопросы: «Что дальше?», «Чем все это кончится?» И еще одно меня держит у этих листов: журнал написан рукою компанейского правителя Русской Америки коллежского советника Баранова. Самим Барановым! Его ладони лежали на этих страницах. Его голова склонялась над ними. Его мысли струйками слов стекали с пера на эту бумагу. Журнал дан мне архивом под целый десяток расписок и всего на десять дней. Разве можно остановиться, отказаться от невероятной удачи? И я упорно продираюсь через частоколы, завалы, дремучие дебри слов к последней точке.

Можно было пересказать написанное Барановым современным языком, просто и ясно. Но пропало бы время. Испарился бы аромат эпохи. Ушел бы сам Баранов. И остался бы голый пересказ, изуродованный современной стилистикой.

Вот почему я сохраняю строчки тех лет.

Только в самых неловких местах я осмеливаюсь литературно подправлять слог российско-американского правителя.

«Описано это кораблекрушение одним из прикащиков Компании, находившимся на погибшем судне. Прикащик сей, Тимофей Тараканов, разумел изрядно мореплавание и был, как говорится, мужик смышленый и прямой, но малограмотный, и потому для разумения его рассказа, я должен был несколько раз призывать бывших с ним промышленников, для изъяснения мест темных и непонятных. Повествование их весьма любопытно, и хотя при самом кораблекрушении не было показано никакого искусства или твердости, которые могли бы служить примером и были достойны подражания, но впоследствии русские показали свой дух и характер с самой выгодной стороны.

Вот что поведал о сем деле Тимофей Тараканов:

Компанейский бриг «Святой Николай», на коем я находился в звании суперкарга, состоял под начальством флотского штурмана офицерского чина Булыгина и был назначен с особыми поручениями от Главного Правителя Колоний к берегам Нового Альбиона.

29 сентября 1808 года отправились мы в путь, а около 10 октября подошли к мысу Жуан-де-Фука, лежащему в широте 48°22′. Тут безветрие продержало нас четверо суток. Потом повеял легкий западный ветерок, с которым шли мы по близости берегов к югу, и описывая оные, Клали на карту и делали о них наши замечания. На ночь обыкновенно мы от берега несколько удалялись, а днем подходили к нему весьма близко, и в это время приезжало к нам много жителей на своих лодках, так, что иногда число лодок у борта простиралось до нескольких десятков и даже до ста. Впрочем оне были не очень велики: редкие могли вместить человек десять, а в большей части в них находилось три — четыре человека. Совсем тем однако ж мы остерегались, и никак не впускали на бриг в одно время более трех были вооружены. Многие из них имели даже ружья, а у других были стрелы, сделанные из оленьего рога, железные копья и костяные рогатины, на длинных шестах насаженные; последние походили на наши сенные вилы.