Парусник в бутылке (СИ)

— Отпусти, отпусти меня… — Оксанка попыталась вырваться, однако он прижал так, что она и шевельнуться не могла — только бестолково болтала ногами и беспомощно хныкала.

Короткая свечка догорала, оплывая лепешкой, и огонек ее трясся, трепетал, порождая на бревенчатых стенах бесовские тени.

— Мама, мама, — всхлипывала старостина дочка, все еще пытаясь освободиться от дьявольских объятий.

Эрих наблюдал за ней, видел, как она открывала дверь, заходила сюда… Да он специально оставил дверь не запертой, чтобы позволить мыши покопаться, схватить фальшивую шифровку и сбежать с ней. Пора «попичкать» Седьмого дезинформацией и заставить выдать дислокацию Журавлева… Однако, увидав хрупкую девичью фигурку в одиночестве полутемной комнаты — будто бы потерял разум. Эта девочка из полудикой деревушки поразительно похожа на его Коринну… Так почему бы ей не целовать его с такой же страстью?

— Можно мне до мамки? — пролепетала Оксанка, когда Эрих поставил её на ноги. Он не собирался ее отпускать — крепко обнимал, пристально глядя в глаза, а бедняжка ежилась, отворачивалась, механически повторяя:

— До… Мамки… Можно?..

— Найн, — он жутко улыбнулся, отрицательно покачав головой, и несчастная Оксанка всхлипнула, дрожа от страха.

Эрих ласково провел пальцами по ее мягкой щеке, с удовольствием чувствуя нежную, почти детскую кожу.

— Du gehörst mir, — прошептал он, наклонившись к ее ушку. — Ich bin dir auch gefalle?

— Я тебя не розумию… — булькнула Оксанка, хотя сама прекрасно понимала, чего он от нее захотел… В душе она смирилась со своей горькой судьбиной, она никак не могла ему противостоять, не смела кричать, не имела оружия. Раз уж суждено ей такое горе — то пускай лучше это сделает Эрих — он ведь ласков с ней, и он ей по душе. Она постарается не плакать, чтобы он ее не пристрелил.

Не отпуская ее, Эрих расстегнул верхние пуговицы на рубашке, взял Оксанкину руку, прижал к своей груди. Оксанка задохнулась от стыда, ведь ей приятно было чувствовать его тело, приятно было, как он провел ее ладошкой сверху вниз к своему сердцу… Оксанка вздрогнула, когда ее пальчики наткнулись на шрам… Эрих бросил на нее насмешливый взгляд, потянулся к губам, обнимая ее за талию крепко, можно даже сказать, что страстно…

— Не делай так… У меня… У меня жених есть… — Оксанка попыталась забрать у него свою руку и все же сбежать — да хоть бы, в птичник забиться, лишь бы спастись… Стыд, страх и предчувствие чего-то нехорошего заставили ее панически рваться прочь. Как же, она ведь партизанка, батька Василь обещал в комсомол ее принять, а она тут милуется с врагом.

— Wohin? Ich kann dich nicht loslassen, (Куда? Я тебя не отпускал), — Эрих расхохотался, толкнул Оксанку — совсем несильно, однако она не устояла на ногах, наткнулась спиною на стену, больно ударившись. Справа от нее маячила дверь, она собралась выскользнуть из зловещей комнаты прочь, но дьявол преградил ей путь своей ручищей. Оксанка шмыгнула было в другую сторону, однако тут же налетела на вторую его руку, стукнувшись об нее носом.

— Ой… — девушка захныкала, почувствовав вкус крови, а дьявол ужасно захохотал, запрокинув голову, растрепывая свои белесые волосы.

Он упирался ручищами в стену так, что отрезал для Оксанки любой путь к побегу, и бедняжка сжалась в комочек, опасаясь, что бесноватый хохот чудовища услышат батьки. Им и так нелегко живется, а тут еще и она попалась на краже шифровки…

— Будь ласка, отпусти меня… — хлюпнула Оксанка, вытирая кровь из разбитого носа, вперившись в свои стоптанные башмаки, лишь бы не встретиться с ним взглядом.

— Найн! — снова отказался Эрих, схватил ее за волосы на затылке, рванул к себе, больно выдирая прядки, и Оксанка едва сдержала крик, до крови прикусив губу.

Она стояла неподвижно и молча, позволив ему целовать себя — не пикнула даже, когда он сделал ей больно. От него разило мужским одеколоном и крепким табаком, он почти душил ее, обнимая, и у Оксанки уже кружилась голова от страха и нехватки воздуха.

— Пусти меня, умоляю… — пролепетала она, глотая слезы, когда Эрих на миг отстранился от нее, чтобы тоже воздуха вдохнуть.

Страх и слезы в глазах старостиной дочки ничуть не трогали его… Зато смешные попытки к бегству разожгли его страсть настолько, что Эрих позабыл о том, что портит собственный план — схватив девчонку за плечи, он швырнул ее на ближайшую кровать. Оксанка будто обмерла — таращилась только на него, как он, упершись коленями в застланный покрывалом тюфяк, дергает на себе одежду, даже пуговицу оборвал. Бедняжка отшатнулась, вжавшись в подушку растрепанной головой, когда взглянула в его лицо, перекошенное не то яростью, не то чем-то другим, чего она не понимала.

Расплывшись в страшной улыбке, он склонился над Оксанкой, схватив пальцами ее подбородок…

— Господи, помилуй… — само собой сорвалось с ее губ, Оксанка зажмурилась, чтобы не глядеть в ужасные глаза чудовища… Хотя он куда лучше, чем свинорылый оберлейтенант или гнусный Авдей, или гадостный Ырка… Если бы кто-то из них тронул ее — Оксанка бы утопилась в колодце.