Парусник в бутылке (СИ)

— Корабль нравитсья? — спросил он вдруг, и Оксанку пронзил страх: он следил — наверное, и по коридору шел за ней, и видел, как она разглядывает его парусник в бутылке… Некий голос внутри говорил ей не воровать шифровку, что-то не так здесь… Дьявол ловит мышей…

— Ага, — Оксанка согласилась, ведь корабль ей и впрямь понравился, ее так и подмывало спросить о том, каким образом попал он в бутылку… Но почему-то не решалась, стыдилась…

— Дай его, — Эрих слабо улыбнулся, кивнув взъерошенной головой в сторону полки, и Оксанка осторожно поднялась, стараясь так, чтобы не скрипели пружины… Ей почему-то все казалось, что в эту горницу кто-то войдет, увидит ее с ним… Но тихо было в хате, будто безлюдно. Оксанка шмыгнула к полке, бережно взяла тяжелую бутылку. Едва не выронила ее из дрожащих, похолодевших рук, но вовремя взяла покрепче.

— На, — вернувшись к нему, она снова присела, протягивая парусник, опустив глаза в пол, чтобы не видеть его улыбки. Он поднялся и присел рядом — слишком близко, наверное, раз Оксанка вновь ощутила, как ее щеки горят…

— Он называть «Виктория», — Эрих взял у Оксанки бутылку, вытащил пробку и отдал ей. Оксанка видела на пробке витиеватые узоры, слушала, как он едва понятно рассказывал сказку о том, как кто-то будто бы проплыл на этом корабле вокруг Земли и вернулся в диковинный город под названием «Зефилля», но потерял при этом один день… На очень ломаном русском рассказывал, часто запинался, повторяя свое: «Не знать рус», сбивался на немецкий, и Оксанка досадовала на себя за то, что не смогла упросить мамку, чтобы та разрешила ей в школу ходить, и теперь она безграмотная, темная, не понимает его… И что он в ней нашёл, когда сам и писать, и читать умеет, и звезды знает, и корабли, и солдатами может командовать?

— А как ты его туда? — Оксанка, наконец, решилась спросить, и Эрих снова над ней посмеялся, поднял бутылку так, чтобы парусник оказался на уровне Оксанкиных глаз.

— А как думать ти? — насмешливо осведомился он, но Оксанка и предположить не могла, как большой корабль с поднятыми парусами можно просунуть в такое узкое горлышко…

— Не знаю… — она сказала правду, и он в который раз хохотнул, щелкнув ее по носу, как маленькую.

— Модель, копия оригиналь, масштаб один цур сто тры, — начал он, подмигнув ей левым глазом. — Делять по частям. Смотреть ты, — он отдал бутылку Оксанке, принялся показывать ей через стекло, какие части этой самой модели ставят в бутылку первыми, какие потом… И снова она мало что понимала из его ломаных слов — кажется, мачты парусника складные, их прижимают перед тем, как засунуть в бутылку, а потом тянут за нитки, чтобы они поднялись…

— Нитка повторить оригинальный такеляж, — он улыбнулся, проведя пальцем вдоль бутылки, и как бы невзначай коснулся Оксанкиной руки. Она сдвинула свои пальцы, решив, что мешает ему что-то показать… Коротенькая свечка догорела и потухла, с залипшего парафином фитилька слетал легкий серый дымок. Эрих слегка потянул бутылку вниз, безмолвно требуя, чтобы Оксанка опустила ее…

Внезапно с треском и грохотом разбилось окно, нечто тяжелое сорвало маскировочную штору, брякнулось на пол… С ревом взметнулись вверх алое пламя, стремительно разгораясь, опаляя жаром, засыпая искрами…

— Ай! — взвизгнула Оксанка, в испуге выронив бутылку из рук, и она разлетелась на осколки на твердом полу. Как она могла позабыть о том, что Петро хотел сегодня дьявола палить и нападать на село? Он подал ей условный сигнал, когда немчура вернулась в хату, а Оксанка должна была батьков выводить да сама бежать с шифровкой, сельчан предупреждать, чтобы тоже бежали… А она? Партизаны решили, что она уже ушла, и кидают зажигательные бомбы.

Эрих вскочил с кровати, схватив ее за руку, и Оксанка, метнувшись за ним, наступила на парусник, растоптав его в щепки. Эрих рычал и ругался по-немецки, ведя ее куда-то за собой, а Оксанка задыхалась в дыму, кашляя, роняя слезы. Вторая зажигалка раскололась прямо перед ними, отрезав дорогу к двери, третья треснулась о край стола, разбившись, и в огне утонула рация, бумаги слетали на пол, горя. Эрих швырнул Оксанку к окошку, размахнулся, высадив сапогом остатки рамы, схватил ее, перепуганную, поперек туловища и перекинул через подоконник.

Крича от боли и страха, Оксанка полетела вниз, ввалилась во что-то мягкое, за шиворот забилась колкая солома. Это скирда, которую дядька Антип нагреб для коровы, и она спасла ей жизнь… Из окон хаты с грохотом вылетали огненные языки, отовсюду неслись крики, топот, где-то застрекотал автомат. Спотыкаясь, проваливаясь, Оксанка едва выбралась из скирды, скатилась в прохладную грядку. Чьи-то ноги в грубых сапогах врубились в землю около самого ее носа, некто резко дёрнул ее за шиворот, подняв, и куда-то поволок за собой.