Паштет

— Вот! Мне говорили, что раньше здесь были новогородские земли! А теперь тут другой властитель! Земли московитские! И не спорь!

Карл совершенно не спорил.

Капитан был отходчив и уже продолжил свое повествование дальше.

— У нас было достаточно кнехтов, много орудий и мы просто обязаны были победить. Замок Лаис невелик, московитов было всего впятеро больше, чем нас, так что все козыри были в наших руках!

— Если не принимать во внимание дурака-командующего! — очень вовремя вставил Карл, разливая вино по оловянным бокалам и чуточку на столик.

— О, да. Я поверил его честному слову, хотя и были подозрения. Из зольдатов моей свежей роты самое малое пятеро были как раз ранее наняты рыцарями и остались практически без порток, да еще и расстались с нанимателями очень плохо, просто сбежав. Ни единого гроша они не получили за год службы. Ни единого, Карл! Но мне лично сам ландмейстер поклялся святыми Иеронимом, Гервасием и Протасием, что мы получим и деньги и хорошую добычу! Ха, добыча и впрямь была хороша! Выпьем за холод, грязь, голодуху и нищету которые бравый зольдат всегда получит полной меркой при любом состоянии дел! — поднял бокальчик Геринг.

Браво мигнул сидящим за столиком.

И немедленно выпил.

Остальные собутыльники не отстали.

— Да! Кеттлер сразу же погнал войска на штурм! Когда мы подошли к самым стенам, оказалось, что на всех нас приходится всего пять лестниц! Нас было больше тысячи и на всех нас заготовили пять лестниц. Всего пять, Карл! И эти лестницы не доставали до края стены на десять футов, самое меньшее! Московиты палили в нас безнаказанно из своих допотопных мушкетов, швыряли сверху каменюки и всякую дрянь, а мы могли только ругаться и грозить им кулаками! Моему другу, бесстрашному Гансу Утермарке, здоровенный булыжник расколол шлем, храброму Гансу Гау прямо в лицо угодили дохлой кошкой! Очень давно сдохшей кошкой! Эти московиты воюют совершенно не по правилам, Карл! — по привычке глянул на своего каптенармуса разгневанный капитан. Они часто выпивали вдвоем и такое дружеское обращение было обычным.

— Утермарке даже сознание потерял, хотя все знают, что у него дубовая голова! — кивнул Маннергейм.

— О, да! Пришлось его тащить на руках, словно благородную даму, лишившуюся чувств от услышанного грубого слова! Так получилось, что у нас не было для храброго Ганса флакончика с нюхательной солью! Но нам еще повезло — на тех, кто пытался лезть по лестнице слева от нас вылили со стены бадью с дерьмом! Тебе смешно, Пауль, а у того кнехта, что уже почти докарабкался до верха стенки от неожиданности и от скользоты сорвались руки и подошвы, он собой снес всех, кто был ниже на лестнице! — печально усмехаясь, сказал капитан.

— Они там поломали себе руки и ноги. И внизу сложились в огромную кучу дерьма, потому что многие покалечились и больше ни на что не годились. А уж вонища там стояла! — опять кивнул Маннергейм.

— По мне, так уж лучше дерьмо! Тех, кого обдали кипящей смолой, цирюльники уже спасти не смогли — возразил капитан.

— Мерзкая штука, смола. Затекает под доспех и потом одежду не снять, кроме как оторвать ее вместе с прикипевшей кожей и мясом — передернулся каптенармус.

Генрих грустно и глубоко вздохнул. Молча поднял бокал.

Все выпили, каптенармус налил еще. Хауптманн молвил:

— Несмотря на всю нашу храбрость первый штурм провалился совершенно бесславно. Стоило ожидать, учитывая талант нашего Кеттлера!

— Он снова проявил ДОЛБЕСТЬ! — со значением произнес ехидный Маннергейм.

Пауль глянул вопросительно. Не понял каламбура. Каптенармус поморщился, раньше эта шутка всегда вызывала хохот у собеседников.

— Зима тогда стояла мерзейшая. Ночью бьет лютый мороз, а днем теплынь и вся грязища размякает и течет. За шиворот — с потолка землянок, и по дну и стенкам окопов. Все время мокрые ноги и сопливый нос. Московиты долбили по нам из пушек постоянно, им проще — со стен, летит ядро дальше. Наши проклятые канониры старались вовсю отвечать и били метко, но два орудия русские ухитрились ссадить со станков и повредить стволы. То ли черт им помог, то ли там были немецкие зольдаты, которые учили этих дикарей стрелять. Но, разумеется у нас было и пушек больше и воевать мы умеем лучше — через три дня пальбы удалось разломать русским стену сверху — донизу. На десяток футов пролом получился.

— Не больше шести пи — возразил командиру раскрасневшийся Маннергейм. Видно было, что он снова переживает ту давнюю историю.

— Да, Кеттлер на совете брякнул, что пролом в тридцать пье, но там было десять, Карл.

— Прошу меня извинить, господа мои, но что такое пи? — спросил внимательно слушавший гость. Хозяева переглянулись.

— Карл долго общался с испанцами, вот и подцепил от этих негодяев такое название. Правильно говорить — пье! — попытался внести ясность хауптманн.

Видя, что лекарь хлопает глазами, Маннергейм зашел с другого конца:

— По-нашему это стопа. Мера длины. (Он показал свою ножищу для примера) У англичан — фут, у итальянцев — пьеда, а у испанцев — пи.