Паштет

Еще вчера поглядел - щиты были надежно прикреплены к земле - оглобли - станины примотаны веревками к колам и суетившиеся там во время боя татары как раз яростно резали эти веревки, чтоб рванув освободившиеся оглобли, опрокинуть щит и открыть пролом своим. Точно то же сейчас делали и эти красавцы яркие, сгрудившиеся именно у мест, где крепеж был.

Их уже здесь было много, но за щитами теснилось и орало куда больше - перебираться через более чем трехметровый забор было все-же непросто. Рухнут загороди - и потоком польются, тогда - точно - сметут. Да просто даже массой своей. Выражение "живая сила" тут было наглядным.

И следующие выстрелы Паштет сделал по круглившимся беззащитно зеленым, красным, оранжевым и синим спинам. И слаженно возившиеся кучки воинов рассыпались под картечью, враги падали, корчились, вроде наповал и не убил толком, а работу сорвал напрочь. Но и его заметили - кинулись, благо недалеко. А навстречь - свои в перехват, сшиблись рядом тесной собачьей свалкой, пошла грызня. Даже саблей толком не маханешь в давке такой, словно час пик московского метро, кулаки, ножи, зубы - все в ход пошло, только б врага убить или хоть покалечить. Многоголосый рев, вой, ругань самого забористого свойства на нескольких языках сразу заглушили стоны и проклятья раненых. Точно - поле брани!

Попаданец в последний момент ухитрился прыгнуть спиной вперед на повозку, заскочив задом на побитую пулями телегу. Краем глаза успел схватить юркнувшую под ту же телегу приметную рубашку покойного Шредингера, тут же о слуге думать стало некогда, только и успел пнуть сапогом в оскаленную рожу, самую ближайшую и накинувшихся на него цветастых вояк, ответно словил больнючий удар в грудь чем-то остро-колючим, отмахнулся по бритой башке горячими стволами ружья, получил по зазвеневшему шлему и тут же чем-то тяжелым по ляжке, туловищем дернулся дальше, отползая и отбрыкиваясь ногами от лезущих следом. Помогли свои, выдернули с телеги, как морковку с грядки.

Залязгали сабли - рубились теперь через телегу, стало где размахнуться и паре этих странных татар, метнувшихся следом, досталось в несколько лезвий - чуточку у московитов сабли оказались длиннее, чем у пришлых, да и были у ярких в руках странные сабелюки - выгнутые лезвиями внутрь. Походя вспомнил - ятаганы называются. Тут же забыл, потому как не до того стало.

Не пойми откуда - со спины грохнул нестройный залп самопалов и стоявшие рядом стрельцы в меру своих оставшихся сил ломанулись на ту сторону, пока врага пулями посекло и чуточку враг растерялся, потеряв многих своих. Оглянулся. Прям картинка - последние солдаты Урфина Джюса, только одеты в стрелецкую грязную рванину и замотаны окровавленными тряпками. Все, кто из раненых еще мог пальнуть из самопалов - стояли колченогой поломанной изгородью, вторая линия защиты, она же - последняя. И не только самопалы оперли на подставки, а и сами с какими-то подпорками и самодельными костылями были, офигеть картинка.

А кто мог рубиться - как раз сейчас атаковали со всей злобой и яростью, какая еще осталась у обессиленных, измученных жарой и жаждой людей. И закрыли врага спинами, мелькая в дыму и поднятой топочущими ногами пылище. Кряхтя и по старчески опираясь на ружье, словно на посох, влез на телегу, зададанил поверх голов стрельцов и немцев - пришлые уже порастеряли в сутолоке свои странные шапки, бликовали бритыми башками, оставалось только надеяться, что по своим прилетит меньше, чем по врагам. Но отличать было просто - свои грязные, запыленные, закопченные, тусклые, а враги - свеженькие и чистенькие, словно манекены с витрины какого-то диковинного магазина восточных креативов.

У фон Шпицбергена еще оставалось сколько-то патронов - штук пять - шесть, когда эти странные татарове смогли отбросить прижавших их к линии щитов московитов. Оно понятно, упавшего защитника заменять было некому, а яркие все лезли и лезли с той стороны, как вода в половодье перехлестывая линию обороны. Много их там было еще! Порубленные, помятые московиты опять перекатились через телеги - и уперлись!

Паштет не успел спрыгнуть сам, на него фурией налетело сразу двое бодрых врагов - синий и красный, но не рассчитали рывка, думали, что наемник в каске прочно на ногах стоит, большой ведь и с виду сильный, но попаданец так вымотался, что его повалили как кеглю и все трое загремели с телеги на землю.

Алые, блестящие, ровные, словно искусственные, зубы лязгнули у самого кончика носа. Яростно лязгнули, по-собачьи, словно капкан щелкнул. Ружье зажалось между телами и чисто на рефлексе ухитрилась правая рука до ножика дотянуться и - как тому, ночному гостю - в бок пырнул со всей оставшейся дури, раз, еще раз, еще раз, следуя заветам фехтовальщика. Без участия уже разума, некогда было думать, да и силенки все ушли на то, чтобы локтем в нос откинуть синего врага и не дать алому этому отхватить пол-носа своего.