Паштет

Любое доброе дело всегда сложно начинать, и при этом как-то неудобно, что вот, ни с того, ни с сего делаешь доброе дело. Гадость всегда почему-то сделать проще. И особенно неловкость чувствуют люди, которым надо посещать больного в больнице. Добавляется еще компот из разных чувств, то, что идешь к человеку, который болеет и ему плохо, а тебе, здоровому, наоборот вроде как. С другой стороны сама больница намекает, что и ты такой же в общем уязвимый и чуточку страшно, что можешь сюда же загреметь и чуточку приятно, что пока еще не. А вот тот, к кому идешь — таки да!

Паштет был обычным человеком и испытывал это чувство в полной мере. Хорошо еще, что Серега-латник уже перешел в разряд ходячих пациентов, дело видимо шло на поправку. Но пока Паша добрался до искомого отделения — уже успел устать от волнения. Дурацкие бахилы, невнятная поноска в руках — вроде как идти без ничего — неловко, а что нести — тоже непонятно, потому взял с собой яблок и теперь сомневался в правильности выбора. Серега всегда плотно ассоциировался у Паши с пивом. Но вроде как в больницу с пивом идти нехорошо. Как бы еще на яблоки не обиделся…

Вроде бы в больнице было и чистенько и светло и пару раз симпатичные медсестренки попались, но все как-то тут Паштета смущало. И запахи лекарственные, бахилы дурацкие и люди всякие — большей частью не в медицинской униформе, да еще грозные наименования на табличках. Наконец, добрался до отделения хирургии за номером два, где и лечился знакомый латник. Собственно, ничего удивительного не было в том, что знакомец загремел к хирургам. Паша был совершенно уверен, что огреб таки его приятель по башке или алебардой или там палицей какой. Ничем иным такого здоровяка невозможно было бы загнать к хирургам. Спросил у строгой и совсем несексуальной медсестры на посту где такой-то обретается и зашел в указанную палату, ожидая увидеть роскошную чалму из бинтов. Вроде даже такую повязку называли "Шапка Гиппократа".

Потому вид Сереги-латника с совершенно целой башкой, но какого-то при этом скрюченного, пришибленного, сильно удивил. Паштет даже украдкой, но внимательно оглядел короткостриженную голову приятеля. Определенно — ничего с верхней частью тела, то есть отростком под названием "голова", у пациента не происходило.

— Привет, Серега! — неловко поздоровался Паша.

— И тебе того же. Заранее предупреждаю, если спросишь это дурацкое "Ю окей?" — я тебя стукну по лбу. Задрали уже, шутники хреновы! — буркнул болящий.

— Ну, было бы "окей", ты бы здесь не сидел. А кто тебя донимал?

— Да ребята из команды как сговорились. Ладно, пойдем прогуляемся немножко — предложил латник.

Паша окинул взглядом палату человек на шесть, причем явно все койки были заняты, потому как на них сидели и лежали мужеска пола особи разного возраста, разного телосложения и разных привычек. Пожалуй, общаться в такой аудитории и впрямь было неудобно.

Выбрались в коридор, добрались до торцевого окошка. Грустно было смотреть, как мускулистый, подвижный Серега шаркает ногами и определенно бережет свой животень.

— Что с тобой стряслось-то, если это не секрет? — спросил Паша.

— Перитонит был — охотно ответил больной.

— Алебардой пропороли? — догадался посетитель страждущего.

— Хрена там! Не так бы обидно было. Острый панкреатит, куда там алебарде. Алебарды у нас тупые.

— Погоди, это-то с чего? — Паша судорожно стал вспоминать, что означает услышанное слово. Вроде, какая-то железа, только вот что она там делает внутри организма… нет, так сразу и не припомнишь.

— С немцев. Мы ж после тебя продолжили по нарастающей, они тоже азартные оказались. Почувствовали, что не у себя дома, строем ходить не надо и запретов мало совсем — ну, и оттянулись. Два дня гудели. Выносливые, черти. Потом, правда, когда мои ребята с команды смогли принять участие — гости уже того, в сосиску. Я и сам был тоже теплый, но соображал лучше все же. Мне позвонили — сказал, куда приехать, пока разговаривал — смотрю немец с газона одуванчики жует. Пока я его оттаскивал с газона на лавку — второй пропал. Завернул спиралью — нашел — перся мой немец, как ходячий механизм, аккурат к полицейскому участку. Знаешь, у некоторых хмель ногами уходит, как такие надерутся, так идут куда попало.

— Знаю. А другие — наоборот сном заходятся — кивнул Паштет. Сам он как раз был из сонливых.

— Точно — кивнул осторожно Серега. Видно было, что каждое свое движение он сначала обдумывает и сверяет с теми изменениями, что привнесла в его организм болезнь и хирурги.

— А дальше что? — заинтересовался похождениями своих протеже будущий попаданец.

— Вернулся, а тот, что кулинарией интересуется, по-настоящему песок жрет, в этой детской песочнице сидя. И мамашки там с дитями стоят вокруг, офигевают. Я его вытаскивать, а он мне что-то ворчит про Löwenzahnsalat. Это что такое? Я так понял, салат из львиных зубов? — покосился латник.

— Не, все проще, салат из одуванчиков — ответил Паштет, не зная, как реагировать — то ли взгрустнуть, то ли заржать.

— Заковыристо все у германцев, не по-людски — осуждающе заметил Серега и продолжил: