Пасхальная тайна. Богословие трех дней

Итак, через столетия истории существования церкви непрерывно проходит (и только на это мы обратим здесь внимание и напомним об этом с помощью некоторых примеров) новое и новое харизматическое истолкование креста как новозаветное зеркальное отражение ветхозаветного опыта богооставленности и того, что учитель церкви Иоанн Креста испытал и описал как «темную ночь» (что до и после него достаточно часто считалось опытом проклятия, опытом ада). Будет полезным прежде всего вспомнить, что «ад» на протяжении всей истории христианской традиции в первую очередь рассматривался как внутреннее состояние (а не как «место» или «внешние муки»): начиная с Августина,[199] к примеру, у Гонория Автунского (Honorius von Autun)[200] или у Дитриха Фрайбергского,[201] не говоря уже о Скоте Эриугене или Николае Кузанском. Поэтому в «аду» господствует особый опыт времени, опыт «tempus informe»[202]: текущее время здесь останавливается (и тем самым возникает парадоксальный контраст тому, что есть вечность в смысле вечной жизни).[203] К началу эпохи Нового времени «ад» все чаще рассматривается как состояние замурованного в самом себе, не освобожденного Богом «я», а затем он становится экзистенциальной характеристикой современного бытия.[204] Однако речь сейчас идет не об этом, но о том харизматическом опыте ночи и одиночества, который встречается уже у греческих монахов и старцев и на Западе существует по меньшей мере до начала эпохи Нового времени. Здесь необходимо принять во внимание, что на Востоке опыт креста остается тесно связанным с мыслью о борьбе с демонами (то есть стремящаяся к Богу душа пребывает в сфере влияния проклятого Богом нечистого духа), в то время как Запад (до и вместе с Иоанном Креста) тесно связал его с неоплатоническо–ареопагетической идеологией «светлой тьмы» неведомого Бога, с одной стороны, и с идеологией очищения души «испытаниями» богооставленности — с другой.[205] Ориген знает об обязанности борьбы с демонами, он толкует переход через пустыню и ночную бурю на море духовно, как и оставление души–невесты женихом в Песни песней.[206] У Григория Нисского и у (полу)мессалиан, стоящих за проповедями «Макария», существует очень сильный опыт внутреннего духовного отделения от Бога.[207] Анти–мессалианин Диадох Фотикийский (von Photike) знает те же самые «испытания» (πειρασμοί) из своего собственного опыта и классически описывает их.[208] Очень ясно высказывается и Евагрий[209]: все старания угодить Богу кажутся напрасными, acedia (для греков это не только инертность души, но и чувство тщетности, разочарования, богооставленности) дает душе опыт ада.[210] У Исаака Ниневийского речь идет не только о «духовном аде» (νοητή γεέννη), об «отведывании ада» (γεϋσις της γεέννης), но и о вневременности этого опыта: «Такой человек более совершенно не верит, что произойдет изменение и он вновь сможет обрести мир… надежда на Бога и утешение веры полностью стерты из его души, и она всецело наполнена сомнением и страхом».[211] Максим Исповедник насчитывает (перенимая точку зрения Диадоха и Евагрия) четыре вида богооставленности: 1) домостроительную у Христа, когда «через кажущееся оставление должны спастись оставленные»; 2) наложенную для испытания; 3) данную для очищения; 4) последовавшую ввиду отступления, как у иудеев, в качестве наказания: все четыре служат ко спасению.[212]

На Западе поведанные Бернардом (в комментарии на Песнь Песней) переживания богооставленности долгое время остаются под слоем августинизма и ареопагитизма, однако затем они своеобразно выражаются у Анжелы Фолиньской,[213] Мехтхильды Магдебургской,[214] Сузо (Seuse)[215] и Таулера[216], Маргариты Эбнер,[217] Екатерины Сиенской,[218] Хилтона,[219] Марии де Валле,[220] Магдалины де Пацци,[221] Розы Лимской (von Lima)[222] и многих других. Игнатий испытал в Манрезе нечто подобное,[223] молодой Франциск Сальский считал себя проклятым и письменно заявил Богу о том, что и в аду он хочет служить Ему;[224]наконец, здесь нельзя не упомянуть Лютера.[225]Сурен (Surin) изобразил мистическую ночь как ад со всеми его наказаниями.[226]Тереза Великая иногда упоминает эти адские муки,[227] а Иоанн Креста обстоятельно описывает их.88[228] Малая Тереза говорит о подземном схождении, которое она совершает, не зная, куда она идет и как долго она должна там пребывать.[229]Здесь мы не можем исследовать ни достоверность, ни своеобразие, ни особое богословское значение всех этих переживаний. Однако очень часто они представляют собой ответ на великодушное предложение душ быть проклятыми вместо других.[230] Это делает новозаветные переживания зеркальным отражением ветхозаветных: лишь тот, кто действительно «обладал» Богом в Завете, знает, что означает быть.

6. Крест и богословие