Пасмурный полигон

— У нее неплохое место. Ведь она тоже эмигрантка?

Гоман покачал головой.

— Она немка.

Эккерт глянул на Пауля. Потом вновь обратился к Гоману:

— Ваша жена сейчас работает?

Гоман глянул на часы.

— Да. Она до восьми…

Эккерт кивнул Паулю.

— Включи аппарат в городскую сеть. — И к Гоману: — Сейчас вы позвоните вашей жене и скажете ей, что в ближайшие два дня не сможете быть дома. И еще скажете, что нашли срочную работу и высылаете ей по почте полторы тысячи марок. Вам придется дня два-три пожить здесь, в этой комнате…

Гоман вскочил.

— Отпустите меня! Я ничего вам не сделал… Я просто узнать… Ну что я вам сделал? — Слезы текли по его щекам.

Эккерт постучал ладонью по столу.

— Успокойтесь. Поставьте себя в мое положение. К вам приходит какой-то человек и представляется черт знает кем. Вы работаете в такой сфере, которая вызывает нездоровый интерес многих людей. Что вы обязаны в такой ситуации делать? Ну? Наверное, проверить, что представляет собой человек, который пришел к вам? Я и собираюсь это сделать. И пусть это вас не беспокоит, мои расследования ни в коей мере не повредят вашей репутации… Более того, мой шофер сегодня же вышлет вашей жене сумму, которую вы не заработаете и за месяц. К чему же все эти ваши переживания?

Гоман с опаской поглядывал на Пауля.

— Ваш человек… Он очень плохо ко мне настроен.

Эккерт сказал сухо:

— Каждый выполняет свой долг. Итак, вот вам телефонная трубка. Набирайте номер сами.

Гоман посидел с минуту, тупо глядя на телефонный аппарат, потом начал набирать цифры. Ему ответили.

Он глянул на Эккерта, на застывшего в напряжении Пауля и заговорил как можно спокойнее:

— Эльзхен… Я… Понимаешь, я не смогу сегодня прийти домой. Подвернулась работенка. Да, стоящая. Полторы тысячи марок я вышлю по почте сегодня. Хорошо, конечно. Ты заплатишь наконец этому живодеру Шепке и купишь Андрею зимнее пальто. Может быть, милая, может быть… Работа несложная, но мне придется дня два-три не приходить домой. Может быть, и позвоню, если мне… — Он глянул на Эккерта, хотел сказать «разрешат», но потом передумал: — …если выдастся такая возможность. На работу сообщи, пусть не торопятся выгонять меня. Я вернусь и все объясню…

Он положил трубку и вновь согнул сутулые плечи. Пауль отключил аппарат от городской сети. Эккерт поинтересовался:

— На какие страны работает ваша жена?

— На Скандинавию. Швеция, Дания, Норвегия… Она знает языки.

Эккерт вновь глянул на Пауля. Тот разглядывал свои руки.

— Ну вот что, Гоман. Вы живете в этой комнате. Ничего не трогать. Никуда не выходить. Считайте, что вы временно под домашним арестом. Через полчаса Пауль принесет вам бланк почтового перевода, вы его заполните своей рукой. От вас требуется только одно: сидеть тихо и выполнять все, что вам говорят. Иначе вам придется испытать на себе, что такое гестапо. Может быть, там от вас узнают что-либо относительно целей и намерений, которые привели вас ко мне.

Эккерт встал, глянул на Пауля.

— Идите за мной. А вы, Гоман, подумайте над моими словами. До свидания…

Он вышел. Пауль пошел за ним. Замкнув дверь, он догнал Эккерта. Они сели на лавочке под каштаном.

— Я так и знал, что он уцелел, — шептал Эккерт. — Я так и знал. Все эти годы я чувствовал, что он жив. Вы слышите, Пауль? Это мой сын. Я считал его погибшим. Это великая радость для меня, Пауль… Простите, я понимаю, что мои восторги выглядят в ваших глазах неуместными. Я понимаю, что мы сейчас в серьезном положении и появление сына усугубляет его… Но поймите и меня, Пауль… Вы сами когда-либо будете отцом, и вам тоже когда-нибудь стукнет шестьдесят два года. И не дай бог вам к этому времени оказаться одиноким, одному на белом свете. Это страшно, Пауль. Это самое страшное, что может ожидать человека. Сегодня я нашел сына, Пауль. Пусть он запутался, пусть он чужой нам, может быть, завтра я сам приму решение о его устранении, но сегодня я хочу быть с этой радостью…

— Я не знаю, как мы смогли бы его использовать, — тихо сказал Пауль. — Убейте меня, если я представляю, что мы будем делать, когда выпустим его.

Эккерт покачал головой.

— Я тоже ничего не знаю, Пауль. Ни-че-го! Но нам нужно что-то придумать. Есть ниточка: его жена работает со Швецией. Это надо обдумать… Это надо крепко обдумать, Пауль.

Помолчали.

— В вашей спальне микрофон вмонтирован в диван. — Пауль закурил. — В кабинете опасайтесь торшера и, как я предполагаю, еще один в люстре. Провод выведен через вентилятор.

Эккерт смотрел в одну точку.

— Я сегодня рискнул, Пауль. Я очень рискнул, друг мой. Я начал подыгрывать Остеру. Если они что-то заподозрят или решат закончить игру, они выдадут меня Гиммлеру. Я думаю о запасном варианте. Вы должны стать в гестапо своим человеком. Вы должны ликвидировать все их сомнения относительно вас. Если со мной что-либо произойдет — вы должны уцелеть. Да-да, и не думайте возражать мне. Так надо.

Пауль смял сигарету, бросил ее под ноги.

— Нет, так не будет. Вы, наверное, самый ценный для Центра человек в Германии. Нужно что-то придумать…

Эккерт засмеялся. Пауль уже очень давно не слышал его смеха. Наверное, несколько месяцев.