Пасмурный полигон

Беппо чувствовал себя будто на раскаленной сковороде. Чем больше людей сейчас видят его в дружеской беседе с Эккертом, тем труднее будет потом ему доказать, что они почти не были знакомы. А Эккерт не собирался его отпускать.

2

Гоман с трудом перевернулся на живот, подвинулся к краю топчана. Где-то здесь была привинчена к полу табуретка. Опереться на нее и попытаться встать. Рука в темноте не могла нашарить ничего. Ага, вот она…

Все тело ныло от тупой непроходящей боли. Он потрогал лицо, оно было чужим, бугристым. Каждое касание отдавалось болью. На губах было сухо и солоно.

Как же он мог так глупо попасться? Как не понял, что даже в нейтральной стране он не мог чувствовать себя в безопасности. Ну что, разве он не знал о длинных руках гестапо?

…На теплоход он сел благополучно. Весь путь до Стокгольма просидел у себя в каюте, запершись на замок. Раза два его звали на обед, но он отказался, сославшись на нездоровье. Рано утром он вышел на палубу и не уходил, пока на берег не подали трап…

В отеле «Корона» его ждал номер. Через час после того как он устроился, в дверь кто-то постучал. Вошел невысокий полноватый человек в очках, снял круглую маленькую шляпу.

— Господин Кранке? Очень рад… Лейф Рюдигер, коммивояжер. Как вы доехали?

Он был в неплохом настроении, этот незнакомый Виталию господин Рюдигер.

— Вы голодны? Я так и знал… Ну что ж, пойдемте пообедаем. Здесь, в Швеции, совсем неплохо с продуктами… Вы сможете быстро прийти в себя после германского воздержания…

Он чуть ли не насильно вытащил Виталия из номера.

Обедали в большом полупустом ресторане. Говорили тихо.

— Давайте пакет… — сказал Рюдигер. Виталий протянул ему конверт. Пока справлялись с едой, Рюдигер наметил план действий. После обеда Виталий должен быть в консульстве. Пусть напишет заявление с просьбой вернуть его на родину. Это дело не такое уж быстрое, и пусть он с недельку поживет в гостинице. С деньгами у него как? Неплохо?.. Тем лучше: Все будет хорошо… Семья? Господин Эккерт предложил вариант переброски ее в Швейцарию. Оттуда она будет доставлена на Родину.

— А что меня там ждет? Тюрьма?

Рюдигер строго глянул на него:

— Вы виновны, но Россия вас простит… За вас просили. Этому человеку трудно отказать. Ну а потом, ведь вы сделали выбор? Не так ли?

Виталий кивнул.

— Я хотел бы вас спросить… Господин Эккерт…

Рюдигер улыбнулся:

— Всему свое время, Виталий Иванович, всему свое время.

— Нет, вы мне только скажите, он когда-либо жил в Крыму, Харькове?

Рюдигер подумал секунду, глянул в лицо Виталию.

— Да. Но это, как вы понимаете, надо сейчас же забыть. Пока вы не на Родине…

Они расстались. Через час Виталий пошел в советское консульство.

Формальности закончились быстро. Он заполнил все необходимые бумаги, оставил свой адрес. Шел, думая о том, как с ним распрощались в консульстве. Пожилой седоватый человек, приняв от него бумаги, протянул руку.

— Мы сообщим вам, товарищ Гомоненко… Я думаю, это будет скоро… Ждите.

Товарищ Гомоненко… Непривычно. Немного страшновато… Товарищ Гомоненко. Значит, он уже почти признан Родиной. Не почти, а признан. И все это отец… Как ему трудно там среди чужих! Товарищ Гомоненко… Значит, он скоро может вернуться в Харьков или в Крым. Жить, работать… Он неплохо снимает, и в любой газете ему найдется место. Да что тут говорить… Разве не об этом он мечтал все долгие двадцать лет? И вот теперь все так близко…

Он шел по набережной залива. Было тихо, на каменных парапетах мирно ворковали голуби. Солнце ласково пригревало.

Сзади подошел человек в больших роговых очках, вынул сигарету, потянулся к Виталию.

— Разрешите?

Он спросил по-немецки. Виталий вынул спички, чиркнул. Рядом завизжала тормозами машина. Распахнулась задняя дверца. Курильщик вдруг резко толкнул Виталия к ней. Из машины ему помогали. В одно мгновение Виталий оказался на заднем сиденье между курильщиком и рыжим субъектом в толстом свитере. Машина рванулась и помчалась вперед.

Виталий сопротивлялся. Он попытался ногами ударить навалившегося на него рыжего, но на грудь насел курильщик и молча бил его по лицу. С переднего сиденья недовольно промычали:

— Успокойте его, впереди полицейский пост…

И тотчас же курильщик со всего размаху ударил его по лицу и виску, и Виталий потерял сознание.

Очнулся он в небольшой светлой комнатке. Окна были забраны решеткой, на стене висел портрет Гитлера и большой нацистский флаг. За столом — коренастый человек в черном эсэсовском мундире со свастикой на рукаве.

— Так-так… — Эсэсовец подошел, приподнял стеком подбородок Виталия. — Очнулся? Ну, давай поговорим… Имя?

— Кранке…

— Ты мне мозги не вправляй, говори настоящее имя. Ну?

— Кранке…

Эсэсовец с минуту подумал.

— Ну ладно, допустим… Густав Кранке. Что ты вез в Стокгольм? Кому?

— Ничего. Я ехал по делам.

— И по делам ты посещаешь русское посольство? Не так ли? Что же у тебя за дела в русском посольстве?

Виталий молчал.

Эсэсовец прошелся по комнате.