Пассажир

Она вышла из машины и прислушалась к знакомым звукам. В прозрачном воздухе звенели птичьи трели. На крыше скрипел старый флюгер. Вдалеке пыхтел трактор. Она остановилась, готовясь к встрече с собаками, которые действительно шумной сворой уже неслись к ней от дома по посыпанной гравием дорожке. Большинство ее узнали, остальные, те, что помоложе, поддались общему настроению и вместо того, чтобы ощерить клыки, приветственно замахали хвостами.

Она приласкала некоторых псов и направилась к застекленным дверям, протянувшимся по всему фасаду. Справа располагались винодельня, мастерские и склады. Слева раскинулся виноградник. Тысячи лоз, похожих на сложенные в мольбе руки. После того как Анаис узнала, кто таков ее отец, она часто думала, что здесь похоронены его жертвы, которые, как в фильме ужасов, тщатся выбраться из-под земли.

Ровно в 10.15 она позвонила в дверной звонок. Время она выбрала намеренно, подгадав его так, чтобы прибыть минута в минуту. Чуть раньше она переслала улики, собранные в каланке Сормью, координатору экспертно-криминалистической службы Абдулатифу Димуну, вернувшемуся в Тулузу. Улицу Франсуа-де-Сурди, где находился комиссариат полиции, она объехала за милю…

Воскресное расписание отца она знала наизусть. Вставал он рано. Молился. Делал зарядку и плавал в бассейне, расположенном в подвале. Затем шел в виноградник. Хозяйский обход владений.

Сейчас он завтракал в гобеленовом зале. В спальне на втором этаже его поджидали выстроенные в рядок пары обуви с каблуками разной высоты: сапоги для верховой езды, сапоги для гольфа, сапоги для прогулки, туфли для фехтования… Ее отец был самым спортивным из всех хромоногих.

Открылась двустворчатая центральная дверь. На пороге стоял Николя. Он тоже ничуть не изменился. Анаис следовало бы еще в детстве догадаться, что ее отец когда-то был связан с армией. Кто другой захотел бы держать в качестве горничной подобного типа? Николя был невысокий коренастый мужичок лет шестидесяти. Грудь колесом, лысая голова… Он походил на бульдога и, судя по всему, успел, подобно герою песенки Франсиса Кабреля, поучаствовать во всех войнах. У него была не просто дубленая, а прямо-таки бронированная шкура. Как-то раз, еще подростком, Анаис смотрела в киноклубе своей частной школы фильм Билли Уайлдера «Бульвар Сансет». Когда на пороге большого обветшалого дома Глории Свенсон возник Эрих фон Строхайм во фраке дворецкого, она аж подпрыгнула на стуле: «Блин! Вылитый Николя!»

— Мадемуазель Анаис… — растроганно произнес отцовский адъютант.

Она холодно чмокнула его в щеку. Он едва сдерживал слезы. Анаис почувствовала, как и у нее в груди поднимается сентиментальная волна, и решительно махнула рукой, не позволяя себе расчувствоваться:

— Предупреди его.

Николя резко развернулся кругом. Она на пару мгновений задержалась на пороге. У нее подгибались колени. Перед выходом она на всякий случай приняла две таблетки лексомила. Точнее говоря, она проглотила две таблетки, каждую из которых следовало перед приемом разламывать на четыре части, иными словами, увеличила обычную дозу в восемь раз. Неудивительно, что в голове стоял туман. За рулем она чуть не заснула.

Вернувшийся адъютант коротко мотнул головой. Он не произнес ни слова и не пошел ее провожать. Дорогу она знала, а что еще он мог бы ей сказать? Она миновала один зал, за ним второй. Ее шаги звучали гулко, как в церкви. На нее пахнуло нежилым духом, и по спине пробежал озноб. Отец не признавал центрального отопления, предпочитая живой огонь камина.

Она вошла в гобеленовый зал. Этим названием комната была обязана обюссонским гобеленам, таким старым и затертым, что изображенные на них сцены как будто утопали в тумане.

Еще несколько шагов, и вот она стоит перед отцом. Он сидел за столом, в луче солнечного света, и священнодействовал над завтраком. Выглядел он по-прежнему прекрасно. Шелковистые густые волосы ослепительной белизны. Гладкие черты лица, наводящие на мысли о речной гальке, на протяжении тысяч весен обкатываемой все новыми и новыми потоками талых вод. Светло-голубые глаза особенно ярко сияли на фоне матовой, всегда загорелой кожи. Жан-Клод Шатле воплощал собой тип плейбоя из Сен-Тропе.

— Позавтракаешь со мной?

— Почему бы и нет?

Она уселась с подчеркнутой непринужденностью. Спасибо лексомилу.

— Чаю? — своим низким голосом предложил он.

Николя уже поставил перед ней чашку. Отец потянулся за чайником. Она смотрела, как льется в чашку медного цвета струя. Отец пил только чай сорта «кимун», доставляемый из провинции Аньхой, что на востоке Китая.

— Я ждал тебя.

— Почему?

— Из-за «Метиса». — Он поставил чайник на место. — Они мне звонили.

Значит, она на верном пути. Анаис взяла себе тост и на миг поймала свое отражение в серебре отцовского ножа. Спокойно, девочка. Она медленно намазала подсушенный до золотистого цвета — еще один папашин пунктик — кусочек хлеба маслом. Руки у нее не дрожали.

— Я тебя слушаю, — чуть слышно проговорила она.