Пассажир из Франкфурта

– Пожалуй. С тех пор прошло столько времени… Тогда он сказал мне, что я подсказала ему идею в отношении «Проекта Бен». После этого я иногда спрашивала его, работает ли он еще над «Проектом Бен», а это почему-то вызывало у него сильное раздражение. Он говорил, что столкнулся с препятствием и отказался от него, потому что тот находился в… Следующие восемь слов относились к профессиональному жаргону, и даже если бы я их вспомнила, вы все равно ничего не поняли бы. Но в конце концов однажды, восемь или девять лет назад, он пришел и спросил: «Вы помните “Проект Бен”?» Я сказала: «Конечно, помню. Вы все еще работаете над ним?» Он ответил, что твердо решил отказаться от него. Я выразила сожаление по этому поводу. Робби сказал: «Проблема не только в том, что я не смог добиться того, чего хотел. Теперь я знаю, что этого можно добиться. Знаю, в чем заключалась моя ошибка. Знаю, в чем заключалось препятствие. Знаю, как устранить его. Вместе со мной над этим работает Лиза. Да, это может получиться. Требуется провести кое-какие эксперименты, но это может получиться». «Ну хорошо, – сказала я, – что же тогда вас тревожит?» «Видите ли, – ответил он, – я не знаю, как это в действительности будет отражаться на людях». Я поинтересовалась, чего он боится – что его изобретение убьет или покалечит людей? «Нет, – ответил он, – не в этом дело»… О! Я вспомнила! Он называл это «Проект Бенво». Точно. Это сокращение от benevolence[36].

– Вы имеете в виду благотворительность? – спросил изумленный адмирал.

– Нет-нет. Я думаю, он просто хотел, чтобы люди стали доброжелательными. Испытывали доброжелательность.

– Мир и добрая воля в отношении людей?

– Он так это не формулировал.

– Да, эти слова больше приличествуют религиозным лидерам… Они произносят их в своих проповедях, и если бы люди поступали соответственно обращенным к ним призывам, это был бы счастливый мир. Но, насколько я понимаю, Робби не собирался проповедовать. Он собирался изготовить в лаборатории какое-то средство.

– Что-то в этом роде. И он говорил, что невозможно предугадать, какое влияние то или иное средство способно оказывать на людей. В одном отношении оно может оказаться благотворным, в другом – вредоносным. Он приводил в качестве примеров пенициллин, сульфонамиды, трансплантацию сердца, таблетки для женщин, хотя в то время у нас еще не было «таблеток». Однако то, что сегодня представляется чудодейственным лекарством, завтра может дать нежелательный побочный эффект. Эту мысль он и хотел донести до моего сознания. Понять это мне было довольно непросто. «То есть вы не хотите брать на себя риск?» – спросила я. «Вы абсолютно правы, – ответил он. – Я не хочу брать на себя риск. Дело в том, что у меня нет ни малейшего представления, каков будет этот риск. Это беда всех ученых. Мы берем на себя риски, и они связаны не с нашими открытиями, а с тем, как люди воспользуются нашими открытиями». «Вы опять говорите об атомной бомбе», – заметила я. «Какие, к черту, атомные бомбы, мы ушли далеко вперед», – сказал он. «Но если вы собираетесь сделать людей спокойными и доброжелательными, о чем вам тревожиться?» – «Вы не понимаете, Матильда. И никогда не поймете. И мои коллеги-ученые, по всей вероятности, тоже меня не поймут. Можете мне поверить, это очень большой риск. Во всяком случае, прежде чем взять его на себя, следует очень хорошо поразмыслить». – «Но ведь вы всегда можете прекратить действие своего средства, как в случае с веселящим газом, разве нет? Я хочу сказать, вы могли бы делать людей доброжелательными на короткое время, а потом возвращать их в прежнее состояние». «Нет, – ответил он, – изменение будет носить необратимый характер, поскольку средство воздействует на…» – и затем снова последовал профессиональный жаргон. Длинные слова, цифры, формулы и тому подобное. Мне кажется, это должно быть нечто такое, чем лечат кретинов. Ну, когда им наращивают щитовидную железу или удаляют ее, – я не помню точно. Что-то в этом роде. Я представляю это так: где-то находится маленькая славная железа, и если ее удалить или что-нибудь с нею сделать… люди навсегда становятся…

– Доброжелательными? Вы уверены, что это подходящее слово? Доброжелательность?

– Да, поскольку именно поэтому он назвал свой проект «Бенво».

– Интересно, что думали по этому поводу его коллеги?

– Не думаю, что об этом знали многие. Австрийка Лиза – не помню ее фамилии, – которая работала с ним. И еще один молодой человек по имени Лиденталь – кажется, так, – но он умер от туберкулеза. Робби говорил, что те, кто с ним работал, были простыми ассистентами и толком не знали, чем он занимается. Я понимаю, куда вы клоните, – неожиданно сказала леди Матильда. – Не думаю, что он когда-нибудь кому-нибудь что-нибудь говорил. Судя по всему, отказавшись от этой идеи, он уничтожил все записи. А потом его хватил удар, и сейчас он, бедняга, плохо говорит. У него парализована одна сторона тела. Но слышит он довольно хорошо. Постоянно слушает музыку. В ней теперь вся его жизнь.