Пассажир «Полярной лилии»

Мысли у него путались. Голова была тяжелой, полной солнечной пыли, как и вся комната. Он дышал медленно, глубоко, так дышат во сне; иногда он похрапывал, но все равно его сознание ни на миг не отключалось. Он все время помнил, где находится. Он очень четко ориентировался в пространстве, прислушивался к звукам, доносившимся из сада, с улицы, к далекому шуму города.

В какую-то минуту он обнаружил, что дышит в унисон этим звукам. Потому что город тоже дышал. Этот теплый, плотный воздух, облекавший красную землю, деревья, дома, обтекавший прохожих, создавая нечто наподобие нимба над их головами, трепетал не только от звуков и света, но медленно и лениво колыхался сам по себе. Когда Оуэну случалось дремать после обеда на борту «Арамиса» или на другом корабле, он тоже чувствовал дыхание океана, старался слиться с его ритмом.

«На первый взгляд правы вы, мсье Мужен, но на самом деле вы допустили много ошибок. Ваша первая ошибка — грубость…»

Ему до сих пор было не по себе. Он ненавидел грубость во всех ее проявлениях, а Мужен вел себя с ним грубо, разумеется, на словах — но разве это не худшая из грубостей?

«Вы заметили, что я не пытаюсь возразить вам… Из этого вы заключили, что вы сильнее и хитрее меня, что правда на вашей стороне… Нет, мсье Альфред».

Это становилось просто наваждением, навязчивой идеей, которая зрела помимо его воли.

«Прежде всего, я совсем не похож на Джо Хилла… Мы заказывали костюмы у одного портного, останавливались в тех же отелях, ходили в одни и те же казино, для вас эти места недоступны, вы только с завистью поглядываете на них издали, и потому вам кажется, что все, кто там бывают, принадлежат к одной породе… Я прекрасно понимаю вас, мсье Альфред… Сегодня утром я, как ни странно, едва не поверил вам, и потому мне было стыдно… Вам хотелось выставить меня на посмешище перед этой девчонкой, которая с таким безразличием смотрела на меня. Господи, с каким безразличием! Словно перед ней было большое насекомое. Может быть, иногда в ее взгляде проскальзывала тень любопытства… Так умеют смотреть только женщины, а некоторые глупцы еще уверяют, что именно женщинам свойственно сострадание!.. Видите, мсье Альфред…»

Под окнами проехал велосипед, потом еще несколько — наверное, девушки-туземки в светлых платьях. И над всем этим — синий купол Папеэте, неясный звуковой фон, шум неспешной жизни, и Оуэн ощущал, как эта жизнь постепенно проникает в его плоть.

На втором этаже заведения Мариуса красивые девушки-маори из «Моаны» и «Лафайет» спали в своих убогих комнатках: все двери нараспашку, рука — на голом животе, и изредка одна из них начинала чесаться или стонать во сне или что-то бормотать, не просыпаясь.

Весь город отдыхал. За кисейными занавесками в кроватях лежали люди, на пороге прикорнули полуголые дети, сморенные сном.

«Да, вы прожженный тип, мсье Альфред, крепкий орешек… Вы часто с удовольствием это повторяете… Вы горды собой… Вы готовы глотку перегрызть тому, кто посмел бы назвать вас размазней или слюнтяем…

Ну, а вот я — размазня… Все твердое, крепкое причиняет мне боль… Даже соприкосновение с металлом… Я, скажем, не смог бы пользоваться с такой небрежностью, как вы сегодня утром, опасной бритвой… Я испытываю почти физическую боль при виде молотка, я из тех, кто ударяет себе по пальцам, когда нужно вбить гвоздь… Я такой с детства… Я боялся упасть, потому что тротуары ужасно твердые… Когда двое приятелей тузили друг друга, каждый удар кулаком отзывался в моем теле…

Многие смеялись надо мной, дразнили девчонкой… У меня была нежная кожа и тонкие черты лица, как у девочки…

Видите ли, если я говорю, что вы допустили ошибку, значит, так оно и есть. Вы причинили мне сильную боль, наверное, сами того не зная, потому что это в вашем характере, а может быть, еще и потому, что в глубине души вы вынуждены от меня защищаться…

А если я признаюсь, что едва не поверил вам, что почти стыдился самого себя, возвращаясь в Папеэте, что у меня пропал аппетит и я почти ничего не ел?»

Во дворе под окном чистили овощи, и он слышал, как картофелины, одна за другой, падают в эмалированное ведро. С него тек пот. Подушка была влажной. Он с удовольствием ощущал запах собственного тела. Еще мальчишкой он потихоньку нюхал свою кожу, особенно в жаркие дни.