Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

В момент гибели Гагарина Лунная Гонка как соревнование, чьему космонавту удастся совершить чудо, превратилась в соревнование, у кого больше денег – которое и закончилось самым предсказуемым образом.

Эта смерть – означала переход на новую стратегию – стратегию отказа СССР от пилотируемых полетов на Луну и изменение отношения людей к космосу.

О том, насколько силен оказался невроз, вызванный подавленной травмой от поражения в битве за Луну, остается только догадываться.

Мы не воспринимаем сейчас Луну как “Площадь Гагарина” – и у нас как не было, так и нет особых рациональных причин лететь туда сейчас.

Утрачен и политический смысл: какое уж тут “воссоединение с Луной”, когда даже и Украине-то мы не смогли объяснить, почему так долго прожили вместе.

Космос воспринимается уже не столько как статья национальной гордости, сколько как товар в нагрузку, вмененный населению налог, который не больно-то и хотелось платить. Советская власть плохо, неартистично воспользовалась кредитом доверия, который получила на завоевании космоса. Энтузиазм, поначалу искренний, перерождается в заорганизованный[76].

Резонансных, по-настоящему трогающих душу обывателей событий, связанных с космосом, становится все меньше, а курьезов – все больше.

* * *

Странным образом, 27 марта 1968 года на имя Гагарина в Звездный городок приходит письмо “от одной из американских нотариальных контор”. “В письме сообщалось, что созданное в США акционерное общество готово рассмотреть просьбу мистера Гагарина в случае, если он захочет приобрести земельный участок на Луне. Разумеется, ему, как первому космонавту, предоставляются льготы”. В те времена еще не было привычки сразу выбрасывать спам в корзину, поэтому офицер, распечатавший письмо, предложил тут же позвонить Гагарину и рассказать ему об этом предложении – “пусть посмеется” [38]. Он не знал, что к этому моменту Гагарин был уже мертв.

Глава 15. Господь сокрушает кедры

Гибель Гагарина вызвала колоссальный информационный и энергетический всплеск, “послесвечение” от которого наблюдается даже сегодня. Вы можете написать письмо в любую русскую газету и сообщить, что вам стала известна причина того, что произошло 27 марта 1968 года; ваше мнение опубликуют – даже если вы придете к выводу, что все дело в колдовстве; потому что редакторы, кем бы они ни были, к какому бы поколению ни принадлежали, тоже ощущают эту травму – спустя десятилетия. Общее количество свидетельств о жизни Гагарина – и версий того, что произошло с ним за 12 минут этого злосчастного полета – сопоставимо. Одних описаний облачности в то утро хватило бы составителям сводок Гидрометцентра на год. “Катастрофа века”, эта смерть вписывается сразу в две парадигмы – мучающее нацию происшествие, не получившее объяснения (у американцев это убийство Кеннеди, у англичан – смерть Дианы, у шведов – убийство Пальме, у поляков, похоже, – Качиньский), и ранняя гибель национальной иконы (Цой, Джеймс Дин, Че Гевара, Монро, Бодров). Нация не просто пытается гальванизировать своего любимца, но и, косвенным образом, чувствует свою вину: “Почему не уберегли? Он ведь национальное достояние. Его надо было в золотое кресло посадить и не пускать никуда” [1].

Смерть раньше естественно-биологического возраста была в кругу, где вращался Гагарин, скорее правилом, чем исключением; у него постоянно погибали друзья и знакомые, причем особенными, не похожими на обычные, смертями. Лучший друг Дергунов в Заполярье (разбился на мотоцикле). Товарищ по первому отряду Бондаренко (сгорел в сурдокамере). Генеральный конструктор и гагаринский сэнсэй Королев (зарезали на операции). Космонавт Комаров (сожгли заживо в спускаемом аппарате). Близкий друг, летчик Гарнаев (погиб в горящем вертолете). Наставник, парашютист-инструктор Никитин (столкнулся головой в воздухе с другим парашютистом). Неслетавший космонавт Нелюбов (бросился под поезд).

В 1968-м дошла очередь и до него.

Защитив в середине февраля 1968 года диплом, Гагарин сводил друзей во вращающийся – и в тот момент самый высокий в мире – ресторан с хорошо подходящим по тематике названием “Седьмое небо” – наверху Останкинской башни. Праздновать было что – вот только, как он сам однажды сформулировал с гениальным простодушием, – “Из ресторанов в космос не летают” [12], и в тот момент это чувствовалось особенно: “Три года непрерывных неудач рассеяли нашу былую уверенность в успешном осуществлении каждого очередного полета в космос” [9].