Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года

Повезло и с товарищами, из которых общеизвестны Александр Петушков и Чугунов, но был и еще один важный человек, от которого Гагарин, по словам Чугунова, много взял – “и как спортсмен, и как человек”. Виктор Лыков, тоже учившийся в их группе, был “отличный спортсмен”. “Юра с завистью смотрел на его красивую спортивную фигуру, они подружились и вместе стали заниматься спортом. Между Виктором и Юрой шла «борьба» на спортивных снарядах. К концу 1949 года Гагарин начал крутить солнце на турнике” – и охотно демонстрировал свои впечатляющие навыки как до, так и после полета. Лыков больше занимался спортом, чем учебой; Гагарин – и тем и тем. Вместе с Чугуновым и Петушковым, которые тоже пообещали, что закончат 7-й класс в вечерней школе, они поступили, уже в 1950-м, в школу рабочей молодежи. “Решили, вот получим среднее образование и втроем поступим в институт” [4].

Любопытное свидетельство, касающееся этого периода, удалось записать корреспондентке газеты “Люберецкая панорама” Т. Савиной, которая обнаружила одноклассницу Гагарина по школе рабочей молодежи Веру Фетисову:

“Школа размещалась в подвале цеха ГЛЗ (как назывался завод в народе), где производились моторы, неподалеку от его 2-й проходной. В этой вечерней школе было несколько классов, где обучались не только молодые заводчане и учащиеся ремесленного училища, но и работники других предприятий города. Юрий Гагарин выделялся среди 20 учеников в классе своим очень серьезным отношением к учебе и самостоятельностью. Особенно любил литературу, физику, математику, был редактором классной стенгазеты. Среднего роста, улыбчивый, всегда подтянутый и аккуратный, он, в пример многим, ходил в тщательно отутюженных брюках, начищенных ботинках. И даже привычная форма учащегося ремесленного училища, где он учился одновременно со школой, выглядела на нем как элегантный костюм. По выходным ходили в заводской клуб на танцы, играли в волейбол, готовились к экзаменам на трибунах стадиона «Торпедо», если там не было соревнований, влюблялись.

Юре Гагарину нравилась одноклассница Лида Тимченко, красивая девушка среднего роста с пышными темными волосами. Он ухаживал за ней, уговаривал продолжать учебу в техникуме. Лида работала в табельной деревоотделочного цеха. Позднее она вышла замуж за пожарного и уехала куда-то к нему на родину…” [6]. (Чугунов тоже припоминает: “В классе – в школе рабочей молодежи – было много девочек. Лида Тимченко – единственная девушка, которая нравилась ему. Она работала на заводе. Симпатия была” [1].)

Еще в музее есть черная – в пандан к парте – форменная фуражка Гагарина, переданная для экспонирования матерью. Странное обилие черного цвета наводит на мысль о каком-нибудь колледже гробовщиков, однако для дизайнеров 1940-х черный, по-видимому, ассоциировался не столько с трауром, сколько с элегантностью – в той степени, в какой следует быть элегантными квалифицированным советским рабочим.

Училище было, по существу, юношеским колледжем при заводе сельскохозяйственных машин имени Ухтомского. Любопытно, что до революции завод принадлежал американскому гражданину, назывался, соответственно, “Нью-Йорк” – и, если Википедия не врет хотя бы на этот раз, был одним из крупнейших машиностроительных предприятий в Европе.

Что значит литейщик-формовщик, специальность Гагарина?

Принадлежащее самому Гагарину (в “Дороге в космос”) описание того, чем занимаются литейщики, производит впечатление энигматического: “Мы делаем формы, ставим стержни, накрываем верхнюю опоку и ставим на конвейер”. Ничего, кроме глупого вопроса “И что?”, в голову не приходит.

В музее демонстрируется длинная, метра под два, металлическая кочерга, к которой приварено нечто вроде металлического же ковшика, – предмет, который, пожалуй, мог бы послужить иллюстрацией к старой итальянской пословице “садишься обедать с дьяволом – запасайся ложкой подлиннее”; это инструмент литейщика – по-видимому, чтобы зачерпывать в вагранке расплавленный чугун и переливать его в форму для заливки.

Вообще, когда говорят, что Гагарин был рабочим-литейщиком, услужливое воображение моментально помещает его с этой самой кочергой куда-то вроде гигантского мартеновского цеха, суетящимся вокруг домны, среди других сталеваров или по крайней мере просто металлургов (в духе любимого гагаринского соцреалистического романа В. Попова “Сталь и шлак”). Судя по всему, Гагарин-литейщик – в Люберцах по крайней мере – специализировался именно по чугуну, то есть он не был сталеваром и к мартеновским печам отношения не имел, а работал с вагранкой, не слишком большой печью с относительно небольшими температурами плавления. Проконсультироваться относительно терминологии и технических деталей процесса проще в Гугле, чем в люберецком училище – там теперь можно стать квалифицированным поваром или автослесарем, а вот если вы хотите “отлить лучший мир” (именно это пожелали Гагарину в Англии его тамошние коллеги по первой специальности), то ехать придется куда-то подальше: на литейщиков здесь уже давно не учат.