Пассажирка

Этта кивнула, вспоминая дерево, выгравированное на обложке маминого журнала путешественника. Ее рука задумчиво крутила одну из холодных жемчужин сережки.

– Однако я волнуюсь, – продолжил Хасан. – От Дамаска до туда три дня на лошади, на верблюде – и того дольше. Если сильней погонять лошадей, можно добраться за два дня, но это опасно – воды мало, и если вы их загоните, придется идти пешком.

– Придется пойти на этот риск, – сказал Николас. – Нам нужна карта, компас, если он у тебя есть, вода и еда – мы можем прямо сейчас сходить на базар?

– Ну, да, конечно, только вам не нужны ни карта, ни компас, потому что я пойду с вами. В качестве проводника.

Николас было встал, но, услышав это, остановился:

– Нам не нужен проводник.

Почему? – удивилась она. Он думал, что покорение океана дало ему какое-то волшебное представление о том, как покорить пустыню? То, что предлагал Хасан, было настоящим даром судьбы. Она не собиралась плевать ему в лицо.

– Я почел бы это за честь, – сказал Хасан. – Идти такой маленькой группой не очень хорошо, но я буду защищать вас ценой собственной жизни.

– Я вполне способен… – начал Николас, остановившись только тогда, когда Этта положила руку ему на плечо.

– Надеюсь, этого не потребуется, – проговорила она, – но мы принимаем твою помощь. Спасибо.

Возможно, имея опыт, позволяющий понять, когда битва проиграна, Николас направился обратно в дом, пересекая внутренний дворик длинными, уверенными шагами. С тем же успехом он мог повернуться и сурово уставиться на них, такой жесткой была его поза.

– Этот мужчина не любит проигрывать. – Хасан подождал, пока Николас скрылся из поля зрения, прежде чем склониться к Этте с мягкой озабоченностью на лице. – Я был бы рад убить его ради тебя.

Девушка оцепенела от его слов и поняла, что это шутка, лишь когда Хасан рассмеялся.

– Последнее время он на пределе. Выдалась пара тяжелых дней.

– Я больше волнуюсь за тебя. Этим утром ты выглядишь несчастной, – сказал он. Этта знала, что они примерно одного возраста; он в лучшем случае на несколько лет старше. В это мгновение, однако, его лицо выглядело таким понимающим, что казалось, ей предложили возможность излить себя кому-то древнему и мудрому, словно само солнце, – кому-то, кто мог облечь в слова то, что она чувствовала.

– У нас была размолвка, – призналась Этта. – Мы нашли наилучшее решение, но оно не окончательное. Он расстроился из-за этого и накручивает себя из-за всего, что происходит. Как и я.

– Он сделал тебе больно?

– Нет… ничего подобного, – поспешно заверила его Этта. – Просто… такое ощущение, что… – Она не хотела ему лгать, но и не была уверена, как рассказать об этом, ни в чем не признаваясь. – Что мое будущее не будет таким, каким, я думала, оно будет.

Не говоря уже о страхе за маму: где она, как с нею обращаются, не пытают ли ее…

– Думаю, возможно… – Хасан замолчал, словно бы более тщательно подбирая слова. – Думаю, возможно, между вами все не так просто, как ему бы хотелось, чтобы казалось?

По Эттиной спине вдруг побежали мурашки.

– Слушай внимательно, маленькая племянница, – сказал Хасан, все понимая правильно. – Я знаю его доводы. И не сужу, как другие. Эбби и Умми не были женаты – не позволяли традиции. Женщина моей веры не может выйти замуж за мужчину вне веры. Но Аллах во всей своей мудрости все же свел их вместе. Когда их разоблачили, мать отлучили от семьи. Отец привез ее сюда, на чужбину, чтобы начать новую жизнь и скрыть от позора, которым остальные пытались – безуспешно – попрекать ее. Он заботился о нас, обеспечивал, но нас не должны были видеть с ним вместе, под страхом осуждения, а мы не могли уйти с ним. Мы никогда не хотели ничего другого – только бы он, хоть изредка, был рядом.

Хасан нежно похлопал Этту по руке, продолжая:

– Это кощунственно, я знаю, и идет вразрез с нашими учениями и убеждениями, но я принимаю их выбор. В душе я нежно их люблю. Я не могу не думать, что важно не то, кого ты любишь, а то, как ты любишь. И вот что я хочу тебе сказать: цветок не становится менее прекрасен, если цветет не так, как от него ожидают. Если цветет час, а не дни.

Этта снова кивнула, кое-как проглотив подступивший к горлу комок. Она хотела услышать именно это заверение, эхо собственных мыслей.

– Он очень переживает, что люди начнут осуждать. Я восхищаюсь мужеством твоих родителей – не могу представить, как трудно им было.

– Он хочет тебя защитить, и это очень хорошо, – сказал Хасан. – Это не недостаток. Но Эбби описывал мне, что значит путешествовать, видеть простирающуюся перед тобой ткань жизни. Он называл это возможностью. Говорят, для любых целей найдется достаточно времени, значит, нужно верить, что время есть и для тебя.

– А что, если оно уже прошло? – спросила девушка.

Он наклонился вперед с легкой улыбкой на лице:

– Тогда, возможно, ты найдешь способ раздобыть еще времени. Возможность, моя дорогая. Возможность.