Пассажирка

Город оказался ненавязчиво красив. Его кости были настолько древними, что на улицах можно было с легкостью представить и римского солдата, и крестоносца, и ярко одетых османских янычаров, наводнивших город замысловатыми одеждами и высокими, украшенными перьями шляпами. Это было перепутье веков.

Дамаск поблескивал белым, как жемчужина, и, казалось, складывался, словно головоломка; улицы были извилистыми, кривыми, узкими, за исключением метко названной Прямой улицы, служившей хребтом города. Комнаты нависали над каменными мостовыми, иногда сливаясь арками, все истекало зелеными растениями и тенью. В любой момент казалось, что они могут свернуть с улицы и очутиться в другом спрятанном внутри этого мире. Солнечный свет, просачивавшийся сквозь город, заставлял Этту чувствовать, словно она смотрит на мир через старое оконное стекло.

Минареты мечетей величаво возвышались над домами и крытыми базарами, мирно разделяя небо с церквями. Величайшей из них, как объяснил Хасан, была Большая мечеть, построенная во времена Омейядов. Она была размером с дворец, и какая-то его часть была видна из любой части города в пределах городских стен.

В ее эпоху Сирия сгорала в огне гражданской войны, такой разрушительной, полной смерти и отчаяния, что миллионам беженцев пришлось бежать из нее. Война не пощадила даже Дамаск. Осознавать, что город простоял в той или иной форме не одну тысячу лет, оказалось неожиданно приятно. Он прошел через руки бесчисленных мастеров, столкнулся с кровавыми бунтами и порабощением – и выстоял.

– Вперед, вперед, – подгонял их Хасан. – У Айронвуда есть осевшие в этом городе стражи. Мы должны добраться до суков и вернуться домой как можно быстрее.

Этта зашагала быстрее, всматриваясь в многолюдные улицы и площади, выискивая любые признаки слежки; рядом шел угрюмый Николас, пряча руку с кинжалом в складках энтари.

Каждый сук представлял собой крытый базар, занимавшийся своим видом торговли, каждый ломился от предложений. Если Этта думала, что уход с солнца на короткое время принесет какое-то облегчение от жары, то она ошибалась: тесные проулки суков, где толпы людей наслаждались прекрасными клетками и сладким щебетом певчих птиц, пробовали вес и прочность оружия, искали изъяны в товарах из меди, напоминали нью-йоркское метро в час пик.

Под потолком, словно облака, висели корзины, а когда они проходили стены, увешанные лампами – любой формы и цвета, – девушка чувствовала, как ее ноги останавливаются сами собой.

Торговцы пряностями и парфюмеры предоставляли долгожданное облегчение от менее аппетитных запахов города, особенно запахов тех его жителей. Включая ее саму. Нет ничего действеннее, чем кислое дыхание торговца фруктами, чтобы вспомнить, сколько дней прошло с тех пор, как ты забросила попытки найти зубную щетку.

Дружелюбность торговцев и местных жителей оказалась уникальной, не похожей ни на что, с чем она до этого сталкивалась. Николас с помощью Хасана пытался договориться о мехах для воды, а также о менее броской одежде. Этта смотрела на других женщин и надеялась, что не выглядела так же неуклюже, как себя чувствовала, стоя подальше от мест, где мужчины вели свои дела. Николас поручил ей сумку, в том числе и с золотом, оставшимся после Лондона. Когда она протянула ему мешочек, чтобы купить сухофрукты, он сунул его ей обратно и позволил Хасану аккуратно отсчитать собственные деньги.

– Мы отдадим ему золото, – прошептал Николас, склонившись к Эттиному уху. – Просто необработанное золото и незнакомые монеты в таких количествах привлекут ненужное внимание.

Хасан явно придумал какое-то приемлемое объяснение их присутствию. Он торговался шепотом, смехом, а иногда и суровым взглядом, медленно наполняя их корзинки и руки самым необходимым. Пока они с Николасом рассматривали и обсуждали достоинства различных седел, ее поймал бродячий торговец тканями, забросавший ее шелковыми платками, расхваливая их на языке, который девушка совсем не понимала.

Этта не совсем поняла, что это было. Когда сладколицый человек набросил прекрасный отрез золотой парчи ей на плечо, семеня за нею, и она повернулась, у девушки возникло жуткое ощущение, словно по ее шее ползет паук. Этта огляделась, ее взгляд заметался между женщин, мужчин и торговцев.

Невдалеке – у прилавка с грудами ткани на кривых полках – стояли двое бородатых мужчин в черных одеждах. Один казался смуглее остальных, а вот второй явно был европейцем, с кожей почти такой же бледной, как и у нее самой. На выбранный отрез ткани, перекинутый через руку, они не смотрели. Не следили они и за Хасаном, и за Николасом. Даже не за нею.

Их взгляд не отрывался от стоявшей позади Этты и прижавшейся к колонне молодой женщины, внимательно изучавшей Хасана. Из-под белого шарфа, которым она обернула голову, выбилась прядь золотистых волос. Этта отдернула свое покрывало, чтобы как следует ее рассмотреть… убедиться, что она не соткана из дыма и пыли.