Пассажирка

Миля за милей, никуда не стремясь, казалось, не один час, пытаясь вновь приучить ноги к твердой земле. В карман сюртука он положил только свою вольную и деньги, которые поверенный Айронвуда заплатил за то, что он привез Софию с Эттой в Нью-Йорк, – он был не настолько глуп, чтобы оставить что-либо из этого в таверне. Николас коротал время под необычно безоблачным небом, пока ночь не превратилась в раннее утро и мир вокруг него не начал медленно светлеть. И когда эти мысли перетекли в долгие опасные сравнения цвета Эттиных глаз с бледно-голубым небосклоном, он вернулся к еще одной неприятной задаче: сочинению письма Чейзу. «Дорогой друг, ты был прав. Я сильно задержусь», – звучало слишком коротко и доставило бы его другу слишком много радости; но «Я согласился на путешествие во времени с королевой пиратов» было бы встречено с замешательством и опасениями насчет его рассудка.

«У меня еще есть дела здесь, в Нью-Йорке. Буду в Новом Лондоне в конце ноября». Так-то лучше.

При мысли, что остальные поплывут без него, он почувствовал укол совести. «Скоро ты будешь плавать на собственном корабле», – подумал он. Что бы Холл о нем подумал, узнай он, что Николас снова связался с Айронвудом? Николас не мог представить лучших компаньонов, чем Чейз и Холл, – возможно, они придут, чтобы посмотреть, в чем дело, когда увидят список плантаций?

Дорога поднималась и опускалась у него под ногами, изрешеченная лужицами затхлой гнилой воды и подрумяненными солнцем кучами навоза, когда он проходил поля и загородные дома. Она оставалась пустой, когда он повернул обратно к «Горлице» и Королевскому артиллерийскому парку. Он знал, что через несколько часов начнется повешение. Шпиона поймали в тылу за линией фронта; на что еще он мог рассчитывать? Свидетельством того, как Айронвуд его напугал, было вползающее в сердце давнее глупое чувство вины. Человека приговорили к смерти, и никто из них не сделал ничего, чтобы спасти его. Насколько Николас знал их, Сайрус и София пойдут на казнь в качестве зрителей и добавят ее к своему списку заслуживающих внимания событий, свидетелями которых они стали.

Не оторви Николас взгляд от грязи, возможно, он бы и не заметил отдаленную темную черточку, пересекающую дорогу к лагерю Королевской артиллерии. Водоворот сапфировой ткани, длинный золотистый канат заплетенных волос, спускающихся вдоль спины…

Ругаясь, он бросился бежать. Свернув с большака, побежал по следам телег, ведущим к ближайшим зарослям деревьев, за которыми должны были находиться офицерские квартиры. Воздух пах конским потом, порохом, мужчинами – все свидетельствовало, что лагерь неподалеку.

– Мисс Спенсер! – прошипел он в тишину. Перед ним встала река, мерцающая синяя линия, жаждущая искупаться в солнечном свете. Куда она пропала? Ему померещилось?

Нет… он снова нашел дорожку следов. Все-таки Айронвуд был прав: Этта пытается обмануть его, уйти под покровом ночи без его ведома. Без сомнения, разгадав истинный смысл письма матери.

Пока он проталкивался вперед, трещащее электричество покусывало кожу.

Он знал это ощущение. Проход уже не пел в его ушах, но из-под тихого щебета птиц проступал мощный гул: слабое обжигающее шипение, напоминающее мгновение после вспышки молнии над морем, когда на мачтах и парусах танцуют редкие бело-голубые огни.

Арка прохода брезжила впереди на берегу, где земля встречалась с рекой. Он рябил, как будто кто-то только что через него прошел.

– Чертов дурак, – выдохнул он, потирая руки над головой, чтобы сбить страх. Мгновение он раздумывал, как поступить. Времени вернуться в таверну и забрать вещи не было. Она может пропасть с концами или, что еще хуже, пораниться или умереть, пока он вернется в «Горлицу» и расскажет Айронвуду, что стряслось.

Николас покачал головой. Старик дал ему четкие инструкции завоевать доверие девушки и любыми средствами вернуться с астролябией, что казалось невозможным, если ему придется приволочь ее обратно. Она засомневается в его мотивах, тогда как ему необходимо полное доверие. И он не мог предугадать, какое наказание Айронвуд наложит за это на нее, ее мать или их обеих.

Он подписал договор с Айронвудом, и они оба знали наказание за провал; Николас понимал, что старик догадается, что случилось, проснувшись через несколько часов и обнаружив, что они пропали. С другой стороны, в конце концов, для старика главное – чтобы они вернули ему астролябию. Что всегда говорил Джулиан? «Лучше просить прощение, чем разрешение».

Брат по-прежнему был у него на уме, когда Николас глубоко вздохнул и решительно двинулся к проходу, подавляя настороженность. Сколько времени он не испытывал этого ощущения, когда проход окутывает кожу, кости, выдавливает воздух из легких? Более года. Достаточно долго, чтобы заставить его глубоко вдохнуть.

«Давай, Ник, – раздался у него за спиной принесенный ветром голос Джулиана. – Нас снова ждет путешествие».

И, последний раз вдохнув воздух своего времени, он шагнул вперед, отдавшись давлению опустошающей тьмы, и время закрутилось вокруг него.

Лондон 1940

11