Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

Я не понимала, о чем он говорит, и переспросила: «Еще одна трагедия? Кто-то опять сорвется с обрыва?» А он сказал: «Нет, просто я и Молли покончим с собой — а по какой причине — какая разница… Может, подумают, что у нее неизлечимая болезнь, а может, еще что-то… Но вы, Зел и, — вы должны знать. Вы — единственный человек, который искренне любит и меня, и Молли, и наших детей. Если Долли должна уйти, то именно я должен привести приговор в исполнение — больше некому. Она ничего не поймет и даже не успеет испугаться… Я выстрелю в нее, потом — в себя… На револьвере будут отпечатки ее пальцев — она недавно брала его в руки. И мои, конечно, тоже. Да, это будет правый суд, а я только исполню приговор. Но я хочу, чтобы вы знали: я всегда любил — и сейчас люблю — обеих. Молли была мне дороже жизни. А Долли мне смертельно жаль — потому что она родилась вот такой… — И добавил: — Помните об этом всегда…»

Зели встала и подошла к Селии.

— Теперь вы знаете правду, — сказала она. — Я обещала вашему отцу, что вы никогда об этом не узнаете, и… нарушила слово. Я не собиралась рассказывать, но мосье Пуаро удалось меня переубедить. Такая ужасная трагедия…

— Я понимаю, — сказала Селия, — и будь на вашем месте, наверно, ничего бы не сказала. Но я… я очень благодарна вам. Вы как будто сняли камень с моей души.

— Мы оба вам благодарны, — уточнил Десмонд, — и никогда не будем жалеть о том, что узнали. Что же на самом деле произошло? Они так любили друг друга… Так любили, что даже после смерти одного из них, другой выполнил его волю и не стал отдавать убийцу полиции. Но он конечно же не мог все оставить как есть. Тем более что его детям грозила опасность. Если он и нарушил закон, то не нам его судить, а лично я считаю, что он поступил справедливо.

— Я с детства ее боялась, — сказала Селия, — хотя сама не знала почему. Теперь наконец узнала. Мой отец был мужественный человек, он сделал то, что надо было сделать, то, о чем перед смертью его просила мама. И мне… мне отрадно сознавать… может быть, глупо, что я вам это говорю… — И она бросила вопросительный взгляд на Эркюля Пуаро. — Может быть, вы со мной не согласитесь… Вы ведь католик. Но очень правильно, что на их могиле написано: «И смерть их не разлучила». Мама очень любила свою сестру, а папа любил… их обеих… и теперь они вместе, я знаю. Я уверена — они будут там вместе. Мама и папа, очень сильно любившие друг друга, и моя несчастная тетка… Теперь мне ее жаль, хотя раньше я терпеть ее не могла. Бедняжка, она ведь не ведала, что творит… Конечно, она была не сахар, — продолжила Селия уже более строгим голосом, — с ней было очень трудно, только и трепала всем нервы… Но по-другому она, видимо, не могла… ее так и надо воспринимать, — как тяжело больного человека. Между прочим, в старину, когда в деревне кто-то заболевал чумой, его не выпускали из дому, мало того, не носили ему пищу и запрещали даже приближаться к другим людям. Жестоко, но разумно, иначе вымерла бы вся деревня. Вот и тут что-то в этом роде… Но я постараюсь не держать на нее зла. Главное, я теперь знаю, что мои родители крепка любили друг друга, и ее тоже — несчастную, убогую Долли, которая платила за это ненавистью…

— А знаешь что, Селия, — сказал Десмонд, — давай-ка побыстрее поженимся. А матушка моя пусть ничего не узнает. Такие тайны можно доверить только очень близким людям.

— Ваша приемная мать, видимо, пыталась внушить вам, что Селия могла унаследовать от своих родителей опасные склонности. А знаете… нет, я не вижу причин скрывать это от вас… вам известно, что не так давно умерла ваша родная мать и завещала вам все свое состояние? Довольно большую сумму, которую вы получите, как только вам исполнится двадцать пять лет.

— Здорово! — сказал Десмонд. — Теперь мне все понятно. Моя матушка недавно предлагала мне зайти к адвокату. Тебе, говорит, уже двадцать один, напиши-ка, пожалуйста, завещание, а то ведь в жизни всякое бывает… А теперь я конечно же напишу на Селию и… Да, то-то она так старалась настроить меня против нее.

— Полагаю, вы абсолютно правы, — сказал Пуаро. — Но в глубине души она, возможно, была уверена, что старается уберечь вас от опрометчивых поступков, что вам действительно необходимо все знать о семье Селии….

— Да ладно, — сказал Десмонд. — Сам знаю, что часто бываю к ней несправедлив. В конце концов, она меня вырастила. И я с удовольствием с ней поделюсь. Ведь не в деньгах счастье. А жить мы будем счастливо. Мы, конечно, будем вспоминать о родителях Селии, но теперь прошлое никогда больше не будет довлеть над нами, верно, дорогая?

— Да, — сказала Селия, — больше никаких мучений. Мои родители… я их так люблю. Они были такие замечательные. Мама всю жизнь пыталась уберечь Доротею — но ведь это было безнадежное дело.

— Дорогие мои дета, — сказала Зели. — Простите, что называю вас так — ведь вы уже совсем взрослые. Я так рада, что повидала вас. И счастлива, что смогла…

— Я тоже ужасно рада, что мы встретились, Зели. — И Селия обняла ее. — Я вас всегда ужасно любила, — добавила она.